Новый мир. № 6, 2002

И об этом как раз извещают колокола,
До которых ты дожил и я с тобой дожила.
Наши дни с тобою — то пиршества, то — посты.
Я молюсь на тебя, а Богу молишься ты,
Потому-то меж нами тремя нет пустоты…

……………………………………………….

Ничего из любви и в старости не ушло, —
Ты, как прежде, нежности шепчешь мне на ушко, —
И как Парка вдевает нитку судьбы в ушко,
Так в кольцо обручальное я продеваю строку
И восторг прикрепляю к рифменному узелку:
Не встречала прекрасней тебя никого на своем веку!

3 мая 2001.

Поневоле позавидуешь тому, к кому обращено такое признание. Но какой трудный, долгий опыт жизни надо пройти, какую силу любви надо иметь, чтобы всегда, а особенно на склоне лет, суметь искренно прошептать: «Слава Богу! Слава Богу за все!»

Но не все же праздники. Вот почти зарисовка «из пенсионерских будней»:

На садовой скамейке средь буйного сорняка
Дотемна в подкидного режемся дурака.
Старосветских помещиков в возрасте перегнав,
Что еще могут делать два старые старика…

…………………………………………….

Вот и режемся в карты. Но вот, дорогой, беда —
Ты в игре, как и в жизни, проигрывать не привык,
И ловчу, чтобы в дурочках мне пребывать всегда.

Пасторальная вроде картинка: чем бы старики ни тешились — делать-то все равно нечего. Пенсия идет, какие их заботы… Но читаешь дальше — и стыдно становится за такие мысли.

Ты, проигрывая, глядишь, как раненый тигр.
И война для мужчин…

Вот оно. Нет старика. Есть мужчина, ибо он мужчина всегда:

…И война для мужчин, знать, одна из азартных игр, —
На аренах времен… Слава Богу, ты вышел живым,
Хоть попал в сталинградский, в кровокипящий тигль…

Я легко мог и не знать по невежеству ничего, кроме того, что его — так любят, об этом мужчине. Но, слава Богу, знаю. Есть у него стихотворение. «Военная песня» называется («Враг отступает. Мы победили. / Думать не надо. Плакать нельзя..»). Его еще можно было назвать «Вечерняя песнь победителя». И теперь, через много лет после парада, приходится делать какие-то невозможные усилия, когда нужно прочитать это державинского размера стихотворение без слез:

………………………………

В полураскрытом чреве вагона —
Детское тельце. Круг патефона.
Видимо, ветер вертит пластинку.
Слушать нет силы. Плакать нельзя.
В лагере смерти печи остыли.
Крутится песня. Мы победили.
Мама, закутай дочку в простынку.
Пой, балалайка, плакать нельзя.

С каким же грузом памяти приходится жить нашим, теперешним, «старосветским» героям. (Я назову имя этого мужчины — патриарха, возлюбленного, воина, победителя, поэта. Семен Израилевич Липкин.) Не теряя при этом любви. И как во все времена, в одном из этих двух немолодых спутников исподволь, вдруг, расцветает женщина, ибо она женщина — всегда. Она, будто каким-то легкомысленным жестом, вдруг смахивает всю, хоть и лично выстраданную, патетику:

Но ты к глупостям не прислушивайся моим.
Дама бубен — с цветком, с сердечком — дама червей,
Я трефовая и — твой лучший в судьбе трофей,
Хоть досталась легко, ты и в этом — козырный туз.

Так проявляется в этой женщине ее кокетство. А потому как перед нами — умная женщина, то и кокетство ее столь утонченно, столь скользяще-мимолетно, что тут же, казалось бы, идет на уступку мужчине. И только женщина, обладающая подлинной красотой, понимает: именно мимолетное, именно промелькнувшее — не забудется, очарует навсегда.

Но я, читатель, смотрю на эту женщину с восхищением, почти забывшись и открыв рот, как подросток. А она, словно устало улыбнувшись, «заканчивает аудиенцию»:

Вечерком мы играем, но утро-то — мудреней, —
По утрам мы сдаемся на милость печальных муз.

С грустью и неторопливой мудростью оброненные слова. Два Поэта сдаются на милость печальных