рассказывает обо всех их двадцати шести руководителях — от Феликса Дзержинского до Николая Патрушева, касается всего спектра внутренней и внешней деятельности ВЧК — НКВД — КГБ — ФСБ, — таким образом, мы имеем ни много ни мало историю нашей Родины с 1917 по 2001 год под определенным углом зрения.
Млечин отвергает многие мифы, утвердившиеся в наши дни: о возможном сменщике вождя мудром Сергее Мироновиче Кирове («Каждый член партии должен сейчас любого оппозиционера бить в морду» — реплика Кирова); об убийстве Сталина; о пагубности бериевской амнистии и т. д.
Подчас неожиданные сведения заимствованы из многочисленных архивных и мемуарных источников, в том числе почерпнуты в беседах автора с Николаем Егорычевым, Александром Яковлевым, Егором Лигачевым, Владимиром Семичастным, Николаем Ковалевым; министрами советского и российского правительств; генералами и офицерами госбезопасности.
Кто они — руководители советских органов? Млечин старается оживить текст книги нетривиальными фактами их биографий: Феликс Дзержинский выбрасывает в окошко сестрины оладьи, испеченные из спекулянтской муки; Вячеслав Менжинский, будучи тяжело больным человеком, таскает чемодан своего веселого и равнодушного патрона — Ленина. Автор понимает, что выработанные в общественном сознании оценки тех или иных деятелей весьма условны, и методично ломает стереотипы. Ягода вовсе не был «усердным ничтожеством», каким окрестил его Троцкий, — он был отнюдь не лишен человеколюбия: например, в бешенстве обозвал мерзавцем начальника лагеря, в наказание выведшего на мороз женщин; а в Николае Ивановиче Ежове действительно было что-то от бухаринского определения (см. книгу Жуковского-младшего). К тому же он был демократичен в общении, любил выпить и писал стихи…
Впервые узнал я о драматургических способностях Всеволода Меркулова — автора пьесы «Инженер Сергеев» (под псевдонимом Рокк); о жестокостях Семена Игнатьева, дававшего указания бить арестованных врачей; о страшной, после отставки, судьбе Сергея Круглова. О проигранной битве за пост номер один Железного Шурика — Александра Шелепина — напротив, написано немало. Противоречивая фигура Шелепина, которому еще во время войны, когда ему было чуть более двадцати лет, посвятила поэму Маргарита Алигер, Млечину особенно удалась: это и человек, до последнего поддерживающий шарлатана Лысенко, и один из немногих руководителей органов безопасности, которого, как говорили, совсем не изменила большая власть. Насыщена интересными подробностями судьба руководителя соседнего ведомства — главного милиционера 70-х Николая Щелокова; он, в частности, защищал Солженицына и заключил договор о сотрудничестве советской милиции с финской полицией. А из уст Юрия Андропова, оказывается, звучало: «Держи ты этих гэбистов в руках!» Но что особенно неожиданно — Юрий Владимирович показан неуверенным в себе, слабым человеком.
В книге Леонида Млечина, рассчитанной на массового читателя, но при этом умной и увлекательной, представлена история нашей власти и история сопротивления ей. Автор приводит слова академика Александра Панченко: «Лакеи и холопы говорят: „Такое было время“. Время всегда плохое, а справляемся мы с ним или нет — зависит от нас».
Театральный дневник Григория Заславского
Такого еще не было. Чтобы театральные мемуары открывали рубрику «10 лет без СССР» в общенациональной газете. Чтобы под воспоминания театрального критика она отмеряла одну за другою шесть или семь полос. Чтобы потом там же появилась целая полоса на «тему дня» под общей шапкой «Деграданс» и с подзаголовком: «Статусная интеллигенция не хочет приспосабливаться к новой реальности», на деле же — снова посвященная все той же, но уже наконец вышедшей книжке. И смысл большинства публикаций на этой полосе сводился бы к тому, что по реакции на «методологически- новаторскую книгу» о театральной жизни последних двадцати — тридцати лет можно судить, новый интеллигент перед нами или же законченный ретроград, с неврозами и претензиями советских шестидесятников. Ну а спустя несколько месяцев книга эта получит премию «за талант» (такова объявленная формулировка). И, по слухам, в Министерстве образования уже лежит предложение придать ей статус учебного пособия для последующего переиздания и распространения.
Что же это за книга? И что за такая особая величина? Впрочем, уже, кажется, понятно, что речь — о книге Анатолия Смелянского «Уходящая натура» (М., «Искусство», 2001).
Да, по специфическому резонансу книга Анатолия Смелянского уступает разве что другим скандальным мемуарам последних лет: политическим — Александра Коржакова, литературным — Эммы Герштейн и еще одним театральным — Татьяны Егоровой. Все они — разоблачали. Коржаков написал «всю правду» о Ельцине, Герштейн — о нравах в семье Мандельштамов, Егорова — «всю правду» о Театре сатиры времен Валентина Николаевича Плучека.
Книга Смелянского тоже претендует на «всю правду». Недаром же во вводной главе — «Как сочинилась эта книжка» — автор сообщает, что замысел родился из амбициозного американского проекта — создать многотомную энциклопедию «Советская цивилизация». Потом идея энциклопедии рассосалась, но маховик воспоминаний уже был запущен. В итоге родились «не мемуары, не театральный роман, не документальная повесть, а что-то вроде театрального амаркорда». Звучит красиво, но последствий не объясняет.
Вот передо мной лежит вышедшая недавно книгаСергея Юрского — очередной том из серии «Мой ХХ век» издательства «Вагриус». Называется «Игра в жизнь». Хорошо написана, местами — даже очень. Разоблачения? И они есть. Но шумных споров о ней не слыхать. А разве не было за последние годы других замечательных книг о театре? Издан многолетний труд Ольги Радищевой, написавшей историю творческих взаимоотношений Станиславского и Немировича-Данченко. Труд жизни, пример научного подвижничества. Или — книга Людмилы Стариковой, грандиозный по красоте и цене том, посвященный старинному театру Москвы. Но обошлось без общественных дискуссий, газетных полос, кулуарных стычек. И хвалили их без такой отчаянной страсти, как книгу Смелянского, которую и не хвалили, а скорее защищали.
Впрочем, самых первых своих оппонентов — «двух бывших мхатовских авторов» Михаила Рощина и Михаила Шатрова — Смелянский миролюбиво останавливал просьбой не судить по отдельно опубликованным главам, а подождать выхода книги. И вот она напечатана.
Краткое личное предуведомление. Я считаю Смелянского одним из первых театральных критиков и шире — одним из первых среди тех, кто пишет о театре сегодня, хотя и не причисляю себя к поклонникам его таланта. Но Смелянскому тесно в таком амплуа. В связи с чем существует некая «история отношений» между автором «Уходящей натуры» и автором этих строк. В конце 90-х в «Независимой газете», где я тогда работал заведующим отделом культуры, вышло интервью американской студентки, приехавшей в Москву, чтобы учиться в никому не ведомом (в России) колледже МХАТ. Девушка, заплатившая за несколько недель обучения одиннадцать с лишним тысяч долларов, считала себя обманутой — ни по месту обучения, ни по составу преподавателей колледж явно не имел права называться «мхатовским». Ни художественный руководитель театра Олег Ефремов, ни ректор Школы-студии Олег Табаков, ни в Министерстве культуры, ни в Министерстве образования, ни в Комитете по образованию Москвы о проекте под названием «Колледж МХАТ» не слыхали. Одним из его руководителей был А. Смелянский. На публикацию он сильно обиделся и даже провел пресс-конференцию, на которой попытался представить историю как попытку оклеветать честного предпринимателя… И вот теперь даже удостоил меня отдельного упоминания в своей книжке: журналист Г. Заславский дает Т. Дорониной уроки… антисемитизма.
Так что легко будет представить нынешний мой отзыв как попытку свести старые счеты. Но, видит Бог, это не так. Будь книга хороша, я непременно признал бы это. Однако она не такова. Претензии же до сих пор не были высказаны (поскольку дело, на мой взгляд, совсем не только в главе, посвященной Ефремову, о которой дискутировали). И я взял этот труд на себя.
В уже упомянутых воспоминаниях Сергея Юрского есть такой пассаж: «Что поделаешь — любой мемуарист рискует либо сорваться в пропасть мстительных (а потому недостоверных) разоблачений, либо разбить себе морду о скалу неумеренного (а потому недостоверного) самовыпячивания… Определенный круг читающей публики как раз и любит эту хлесткую надсаду, эту запоздалую расправу над обидчиками, это сковыривание доброжелательной маски с лица мнимых благодетелей и даже, поверьте, неуемное
