своеобразным издательским памятником независимому русскому искусству, и одновременно остросюжетной историей живой, отчаянной, блестящей, ёрнической и грешной нашей постмодернистской словесности последнего десятилетия второго тысячелетия. В предлагаемом вам „изборнике“ собраны как опубликованные на страницах вестника в течение трех лет его существования, так и предоставленные специально для этого альманаха оригинальные тексты» (http://may-almanac.chat.ru/num2/00vstupl.htm). Во втором выпуске «Майских чтений» присутствуют: Геннадий Айги, Виктор Кривулин, Александр Левин, Тимур Кибиров, Дм. А. Пригов, Михаил Сухотин, Сергей Лейбград, Нина Искренко, Станислав Красовицкий, Андрей Сергеев, Ежи Чех, Владимир Строчков, Павел Улитин, Владимир Тучков, Нина Садур, Юлия Кисина, Руслан Надреев и другие (http://may almanac.chat.ru/num2/index.htm).
К сказанному надо добавить, что «Цирк „Олимп“» в настоящее время уже не выходит; а Сергей Лейбград заведует отделом современного искусства и литературной критики в ежеквартальном самарском журнале «Performance».
Перечитывая «Хаджи-Мурата»: Чечня, горцы, пограничье
В последнее время с регулярностью примерно раз в год достаю толстовского «Хаджи-Мурата» и погружаюсь в него, находя все новые и новые прелести в этом чтении…
Не мне, конечно, первому кажется эта кавказская повесть одной из лучших вещей великого старца: по предельной простоте, ясности, прозрачной «горской» чистоте всего изображенного. Предполагаю, что Льву Николаевичу очень близки были по духу такие вот, как Хаджи-Мурат, типы людей, у которых и честь, и жизнь, и достоинство, и порывы, и глубинные душевные тайны — все было четко и прямо, можно даже сказать, первобытно прямо (безо всякого уничижительного смысла этого понятия). Именно так, так и желательно жить человеку, не издерганному в современных цивилизационных переделках меленьких мотивов и ничтожных желаний.
Менялось со временем и у меня отношение к этой простой и мудрой горской истории: сначала был чисто юношеский интерес к самой фабуле; потом пришло восхищение блеском слитой только из самых нужных слов прозы, и наконец, после долгих лет работы в разных горах и с разными горцами, после осознания того, насколько это необычные, диковинные и условия, и люди, теперь вот приходит понимание истинной глубины великого писателя (той глубины, что достигнута минимумом средств, и это, конечно, по силам только гению), той сути, пойми которую хоть чуть наши начальствующие головотяпы… ну сколько же жизней было бы сбережено в той же Чечне, а до того — в Афганистане…
Итак, достаю томик старенького, пожелтевшего издания (приложение к «Огоньку» 1948 года). На многих страницах наблюдаю свои пометки школьных еще времен, когда нас учителя дрессировали на так называемых «образах» — образ Николая I, образ Элдара, ну и т. д. Смотрю на собственные пометки на полях — «Х-М», «мюриды», «солдаты», и подчеркнут текст, где речь идет об облике, одежде, характере героев, ну, в общем, все то, что требовали в те поры учителя. Увидел, что пометки-то мои заканчиваются где-то в первой трети повести, — поднахватался на первых страницах и слепил «образы». Ну что ж, «учились понемногу»…
Представьте-ка себе, что волею судеб именно в нашем классе оказался прямой потомок знаменитого мятежного имама Чечни и Дагестана! Да, да! И фамилию носил ту самую, и внешне был — джигит-горец, плечистый и статный, узкий в талии, нос с горбинкой, сухопарый, ну просто пиши с него картинку к любой из кавказских повестей наших знаменитостей!.. Я не был в близких приятелях, но несколько раз приходилось бывать у них дома — отец, как помню, преуспевающий крупный инженер, достаток в семье полный, отдельная большая квартира (что в те годы уже редкость чрезвычайная), все уютно, порядок. Но вот беда: годы-то сороковые, идеология лепилась жуткими мерами и хлестала по людям не пойми с какого бока! Вот и для этих потомков былого кавказского героя случались перемены нежданные. Помню, когда мы еще учились в младших классах, тот самый мятежный имам из XIX века (мы, конечно, по молодости тогда имели о нем весьма смутное представление) фигурировал как герой национально-освободительного движения горских народов против свирепого царизма и его тупых сатрапов. Наш знатный одноклассник в ту пору на детских утренниках являлся в белой черкеске с черными газырями, с детским, но вполне всамделишным кинжальчиком в серебряном узоре у пояса; в доме же у них висел во всю стену портрет знаменитого предка, ну в точности как описано у Толстого, — рыжебородый, гордо-суровый, в коричневой, крытой сукном шубе. Словом, национальная героика в лучшем виде… Но вот советские идеологические установки вдруг резко шарахнулись совсем в другую сторону (и по каким таким мотивам? будто смогли что- то новое унюхать и нарыть в архивах пронырливые служки коммунистических вождей!). Имам и духовный вождь горцев обратился в жалкого наймита британских империалистов, хищно и подло нацеленных на проникновение в зону национальных интересов любимого Отечества. Что же могли противопоставить новой госдоктрине потомки бесстрашных воинов — с прадедовской шашкой в атаку на райком?.. Конечно, сникли, сняли парадные портреты, упрятали фамильные кинжалы… стали рядовыми советскими гражданами. Мы, мальчишки того времени, многого не понимали, разумеется, наши привязанности и антипатии были случайными и неглубокими — забылось, растворилось многое, и после школы я полностью потерял следы Шефки, как мы его звали, наследника фамилии, которая до сей поры будоражит пол- Кавказа… Это отступление дает хоть какое-то представление о том, сколько же позорно-злобного с давних пор исходило от наших правителей, так что гнилые ростки старого все еще отравляют нашу жизнь…
Так вот, собственно, о самом «Хаджи-Мурате» и в первую очередь, конечно, о том, что же он нам навевает ныне. Первей всего хотелось бы обратить внимание на поразительную достоверность изображенного: буквально во всем, что касается исторических личностей и событий, можно довериться автору полностью. Совсем недавно установили, что даже отметины на черепе главного героя (череп, к позору нашему, добавленному к безобразию мавзолейному, почему-то хранился в музее!), эти шрамы и рубцы, абсолютно идентичны тексту. Но кроме исторической правды есть еще и правда человеческая, она всегда личностная, но она важна не меньше, ибо в конечном итоге все события в истории происходят по воле, интересам, устремлениям, желаниям, мучениям отдельных людей, и что же, как не чаяния людей, должны быть объектом внимания всех нас. И от этой правды Толстой не отступал никогда!
Читая Толстого, очень легко заметить, что в той самой многолетней кавказской войне он не принимает ни ту, ни другую сторону, но… одновременно он и на той, и на другой стороне — на стороне простых участников конфликта, волею судеб подвергшихся этому тяжкому испытанию. Известно, что Толстой всегда был в стане страдающих, подвергающихся насилию и против тех, чьи действия это насилие инициировали. Разумеется, он против и Николая, и Шамиля, главарей, с его точки зрения, той заварухи, и оба они в равной степени вызывают у него антипатию. Мотивы, чувства этих верховных вдохновителей кровавых событий — в стороне от простых, нормальных, таких естественных чувств, что свойственны, с одной стороны, и Хаджи-Мурату, и рядовому Авдееву, и даже Лорис-Меликову (живо интересующемуся историей этого знаменитого горца). Толстой однозначно определяет, что человеческая (глубинная) правда, конечно же, не за теми, кто войной руководит…
Для всякого, кто внимательно читал повесть, должно быть очевидно, что личные симпатии писателя явно отданы Хаджи-Мурату. Тут, собственно, и не нужны доказательства, поскольку невозможно найти ни фразы, ни слова, что могли бы быть истолкованы не в пользу этого героя, прирожденного бойца, с детской улыбкой и стальным сердцем. А предложенное в начале повести сравнение с репьем-татарником — это лишь яркая, но, как кажется, не главная характеристика горца, действительно так отчаянно сражавшегося и дорого отдавшего свою жизнь. Ведь это только одна сторона образа героя повести! А вообще-то он достаточно неоднозначен, этот местный князек, с биографией весьма извилистой. Давайте-ка вспомним историю. В юности, как верноподданный царского наместника, он не принимает газавата. Затем, после общения с русскими, с одной стороны, и по завету им же смертельно раненного мюрида — с другой, он решает все же встать на сторону имама Гамзата. Но совершенное этим Гамзатом в сообществе с Шамилем подлое предательство и убийство близких заставляет, по всем горским представлениям, мстить им. От генерала Розена получен офицерский чин и назначение главой Аварии. Затем — наветы горских князей, арест, бегство и вынужденный переход к Шамилю, после чего следует масса смелых и успешных дел против русских войск. Но старая вражда и кровь между ним и имамом привели к тому, что Хаджи-Мурат опять
