Тормознули возле магазина с огромной, даже сейчас, днем, ослепительно сверкающей сотнями лампочек надписью «Континент».
— Выпрыгивай, — велел Володька. — Надо пропитанием слегка затариться.
Эта «затарка» подарила мне первое знакомство с супермаркетом.
Вообще-то по зарубежным фильмам и нашим убогим подобиям под названием «универсам» я имел представление, что это такое, но реальное столкновение, честно сказать, ошеломило. Я растерялся. А для Володьки это, похоже, самое обычное место. Катит решетчатую тележку, уверенно наполняет ее чем-то с полок, из открытых стеклянных прилавков-холодильников. Вот обернулся, громко, пугающе громко позвал:
— Роман!
Я дернулся, трусцой побежал к нему, как к защите.
— Что есть будешь?
— Да я как-то… — по своему обыкновению замямлил я, и вдруг появилась смелость, даже наглость, отчаянная и безрассудная: — Самое лучшее! — На глаза попались копченые куры. — Курицу можно, сыра там… А это вкусно? — Я кивнул головой на пакетики с замороженными овощами.
— Смотря кому, — усмехнулся Володька, выбрал один пакетик. — Вот ничего. Мексиканская смесь. Брать?
— Конечно!
— Оливки? Они для этого самого, — он покачал согнутой в локте рукой вверх-вниз, — очень полезны.
— Давай, хе-хе, конечно, — похохатывая, закивал я.
— Что хочешь пить?
— Н-ну, я водку предпочитаю.
Володька посерьезнел, замер, точно бы размышляя, но тут же махнул рукой:
— Ладно, ради праздника можно… — положил в тележку литровую бутылку «Абсолюта» с синими буквами на прозрачной этикетке.
«Как в рекламе!» — пришло мне подходящее сравнение, и от этого спина как-то сама собой распрямилась, мускулы окрепли, я весь наполнился силой и достоинством.
— Долго еще? — спросил я, когда мы снова оказались в машине.
— Три минуты.
— У, радует.
Питер, проспекты, сказочный «Континент», мягкий бег «мерседеса» теперь в один миг поблекли и отошли на второй план. Ведь я вспомнил, что пять лет — целых пять лет! — не был в нормальной квартире. Пять лет не принимал душ, не сидел на унитазе, не катался в лифте…
И снова, как тогда, после предложения Володьки, выполняя привычную работу, я почувствовал, что я на грани того, чтоб не выдержать. Ведь пять лет, может, лучшие в жизни пять лет, я провел в полускотских условиях, я просто превратил их в навоз для удобрения неизвестно чего. Добровольно выкинул драгоценные годы из своей жизни. А вокруг-то… Вокруг!.. Я впивался глазами в идущих по тротуару людей, стараясь стать похожим на них, я ласкал стены домов, полукруглые окна, за которыми уютные, цивилизованные, удобные для жизни квартиры; я косился завистливо на Володьку, следил, как он с уверенной небрежностью переключает скорости, как легко покручивает чуть влево, чуть вправо руль, а красивая машина покорно исполняет его безмолвные команды… Наш семейный проржавевший «Москвич» показался мне тогда пределом уродства…
Нет, не надо ни о чем вспоминать! Чистый лист… с чистого листа… Но, как назло, замелькали картинки из прошлого… Я стою на праздничной линейке во дворе школы первого сентября. Маленький, растерянный, в слегка великоватом синем костюмчике-форме, с новеньким и еще пустым ранцем за плечами, с букетом гладиолусов в потной от волнения ручонке. Первый раз в первый класс… Что-то говорит высокий незнакомый мне дяденька (потом я узнбаю, что это директор, строгий и правильный до жестокости), его сменяет тетенька с добрым голосом (она замучает меня своим немецким), затем из громкоговорителя льется такая светлая песенка «Вместе весело шагать по просторам!..». Слева и справа от меня, сзади стоят незнакомые ровесники, и я рад, что мы пока ничего не знаем друг о друге, а три уже знакомые девочки (они были со мной в одной группе в детском саду) портят настроение, кажутся мне лишними и опасными, ведь они знают меня прежнего, детсадовского, дошкольного… После этой мелькнула другая картинка — как мы прилипли с Володькой к круглому окну самолета, бегущего по посадочной полосе… Мы — новые, никому здесь пока не знакомые, и будущее теперь зависит только от нас, от того, как мы поставим себя. И, конечно, нет и мысли о том, что через неделю нас будут бить туркмены из ПТУ, что жизнь в этом прекрасном городе окажется далеко не праздником… А вот меня уже гонят со станции к воротам воинской части. Вокруг топочут десятка три таких же, как я. Одни лысые, другие пока с волосами, но скоро мы сравняемся полностью — от причесок «под ноль» до обуви и трусов. Лейтенант время от времени колет наши уши командами: «Подтянись!.. В ногу!.. Шир-ре шаг!..» По бокам колонны, как конвоиры, шагают сержанты, высокие, здоровые парни, и совсем не верится, да и просто в голову не приходит, что они-то всего-навсего на год-полтора старше нас. Нет, меня и вот этого, в заломленной на затылок шапке с гнутой кокардой, в красиво сидящей на нем шинели, разделяет целая жизнь. Я маленький, перепуганный, новый, никому не известный, а он… И надо сделать все возможное, чтоб показать, что я тоже чего-то стою, тоже могу стать таким, а иначе здесь, кажется, и нельзя… Вот мы с родителями переносим вещи из пульмана в избушку. Старые, хорошо знакомые вещи, среди которых я жил с раннего детства. Но здесь, в новой обстановке, они выглядят нелепо и пугающе. Кресло, овальный обеденный стол, сервант, телевизор, связки книг… Подходят соседи знакомиться, появляются парни и предлагают мне перекурить, начинают расспрашивать, откуда мы, надолго ль приехали, чем занимаемся. Вот прошла по улице симпатичная девушка, с интересом на меня посмотрела — ведь я новый, я никому пока здесь не известный. Опять с чистого листа, и все сейчас в моих, только в моих руках…
Но почему я нигде не становился сильным, уважаемым, нигде не попадал в общий круг, а болтался где-то на отшибе? В школе, в училище, в армии, в деревне… Теперь вот судьба дает мне еще один шанс. Я сижу в «мерседесе», я в новом месте, у меня впереди новая жизнь. Да, я опять новый, меня здесь никто не знает, кроме Володьки и совсем немного Андрюхи. И лишь от меня зависит, каким я стану, как себя здесь поставлю. Стану своим или опять окажусь на отшибе… Как сделать, чтоб оказаться своим вместе с ними, с теми ребятами, которые поняли, как надо правильно жить? Одному, кажется, я уже научился — нельзя робеть, мямлить, не знать. Да, к черту, к черту эти пожимания плечами, идиотские хохотки, раздумчивые «н-ну»!
Темно-серый семнадцатиэтажный дом подъездов, наверное, в двадцать. Не меньше. Такие громады должны строить на какой-то черте — на границе микрорайона, округа, а то и вовсе целого города. Дальше, за этим домом, просто обязано быть что-то другое: лес до горизонта, пустырь, за которым новый микрорайон, еще что-нибудь в этом роде. Новые лабиринты домов по крайней мере представить себе невозможно.
Володька остановил машину, заглушил почти бесшумно работавший мотор.
— Вот-с, приехали.
— Ты в этом доме живешь? — почему-то не поверил я.
— Ну. А чего?
— Да нет, так… Мощное сооружение.
— Еще бы! Забор от ветра.
Я нагрузился своими сумками, Володька — пакетами из «Континента». Небрежно хлопнул дверцами, направился к подъезду. «Замкнуть забыл, что ли?» — подумал я, хотел было уже напомнить, но, дойдя до ступенек крыльца, Володька как-то привычно, почти инстинктивно приостановился, нажал кнопку на брелке с ключами. «Мерседес» послушно отозвался всписком, моргнул фарами. Я догадался, что это он включил сигнализацию…
В первый момент меня поразило: как в огромнейшем доме, почти вавилонской башне, могут быть такие квартирки? Тесный пятачок прихожей, кухонька, где двоим уже тесно, сидячая ванна. И комнаты напоминают клеточки. Но зато их три. И та, что в народе называется «зала», все-таки более-менее. Плюс к тому застекленная лоджия. Как ни крути — с избенкой сравнения нет… И уж что стопроцентно искупало
