Олеся Николаева
Ты имеешь то, что ты есть
Николаева Олеся Александровна родилась в Москве. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького. Поэт, прозаик, эссеист; лауреат премии Бориса Пастернака (2002). Постоянный автор «Нового мира». Живет в Переделкине.
Неровный час У нас теперь своего шестка ни один сверчок и знать не желает. Целыми днями чает каждый туземец найти сундучок, битком набитый дукатами, золотыми перстнями. Грезит, как, стукнув лопатой, махнув топором, пенье сокровищ под спудом земным услышит или как полкоролевства, чиркнув пером, родственник неизвестный ему отпишет… Снится ему по ночам — с черною головой Левиафан с рубином на месте глаза иль ядовитый колючий куст, съеженный, неживой, выросший из алмаза. …Тут у нас ходил какой-то старик да пропал с весны, все грозил и к вечеру и под утро — за такие грезы ваши, за ваши сны даже мелкого жемчуга вам не дам, даже перламутра! Даже розу не наряжу в ее пунцовый для вас! Даже ласточка не будет вам серебриста! …И оставил — пустынный берег, неровный час: ни легкого сердолика, ни быстрого аметиста. Снаружи и внутри Маленькая женщина с сумочкой, с завитком у виска семенит на зеленый свет, вдыхает запах весны, а в груди у нее вроде как битва при Фермопилах, войска ринулись врукопашную — кровожадны, распалены… И все заливает мертвящий стеклянный свет, и все оглушает протяжный надрывный стон: маленькая женщина чает больших побед и правоту свою снаряжает, как легион. Вроде бы каблук у нее сломался, а это прорыв где-то на левом фланге… Вроде бы у нее текут батареи в доме, а это — прорыв ход подземный — враг уже тут как тут… Вроде бы на работе сокращения, а это — в крови полководец лучший рухнул, лежит ничком… Вроде бы погода паршивая, а это — любви достоверной что-то не заметно ни в ком… Сосед Мой сосед пробовал удавиться, да веревка оборвалась. Он сказал: «Не то!» И решил, что теперь, наверно, пора жениться. Застеклил балкон, поменял пальто. Стал какую-то Свету называть «Светик», носил сливы, потом — выгнал, накупил вина… Порывался уехать в Америку, а там — взрывы, в Германию, а там — визы, в Израиль, а там — война. «Всем все до фени», — чиркнул в подъезде мелом. Приписал «Жизнь явно не удалась» корявой строкой. Снялся в рекламе супчика «Магги» — в белом таком шарфе вскрикивал: «Супчик!», крутя рукой… Уходил было к Кришне и даже в партию — «вшивой» называлась она тотчас же, давая крен. И не важно — стригся ль он наголо, обрастал ли гривой, «Жизнь явно не удалась» — был один рефрен. Наконец проколол себе уши, и нос, и брови. И повсюду вдел по кольцу, как проданный на корню раб, но — чающий бунта, побега, крови, всесожжения на хозяйское «догоню!». Зачем они… О, зачем они не умеют петь, не танцуют мазурку и падеграс, не вызывают обидчиков на дуэль, не носят с жабо рубахи, не грозят вероломному турку, не целят коршуну в глаз, не увозят тайно венчаться барышень, не идут в монахи? О, зачем они не умеют безумствовать, не умеют каяться, не знают, как — пировать, как прощаться навек, что — в последнюю брать дорогу!.. О, ни жертвовать, ни обет приносить, ни плакать, ни ликовать, ни останавливать солнце на небе, ни молиться Богу… О, зачем они не умеют ходить по водам, приказывать буре: замри! Все сочинителю портит герой безликий, и сюжет застопоривается: тщетные рыбари сети никак не могут распутать под птичьи крики! Интерпретатору А. Ж.
