По мосткам, по белым доскам
Чухонцев Олег Григорьевич родился в 1938 году в Павловском Посаде. Автор пяти лирических книг. Живет в Москве.
Вальдшнеп Орест Александрович Тихомиров происходил из немцев, когда стал русским, не знаю, но это спасло его и семью — других соседей, Шпрингфельдов, мужчин расстреляли, а детей и женщин сослали в Караганду, все-таки немчура и возможный пособник Гитлеру, то есть своим, а наш брат Иван любит порядок и дисциплину тоже, но со славянским акцентом. Так вот, Орест Александрович был педант особый, немецкое давно повыветрилось в роду, кроме упорства и жилистости, а цели… цели были вполне земные, хотя поди определи какие: они разлетались, как глиняные тарелочки, по которым стрелять он приохотил даже меня, подростка. Короче, Орест Александрович был русак из русаков, как бывший немец, к тому же охотник, а это, я вам скажу, не кисель мешать, не пробивать дыроколом и подшивать бумажки, это искусство — вести по небу мишень и нажимать на крючок спусковой не раньше, не позже, а ровно тогда, когда надо. У Тихомировых на столе у самовара вечно сидело нечто дымчатое и пуховое, размером само с самовар, оно иногда издавало вполне благосклонные звуки, щурилось и отсутствовало, это при том, что любимому пойнтеру разрешалось сидеть на стуле, а на столе — тубо! это было бы чересчур. Разумеется, и лафитник, всегда пустой на две трети, как Сома какой-то, лоснился радужным животом, но для разговоров — а хозяин был не просто охотник, а председатель общества и имел не один диплом — не было в нем нужды, поскольку Орест Александрович заводился и без алкогольного вспрыска, на чистом духу. Зрели райские яблоки в их саду, золотой налив и вишня, на задах укроп золотился, вымахивали табаки, под плющом косилась беседка — все здесь, казалось, шло своим чередом и порядком, само собой. Орест Александрович не пахал, так сказать, не сеял, где служил, где работал, не знаю, кем числился, не могу и представить, кем-нибудь да числился, это точно, но любую работу, труд как повинность он презирал, хотя рукаст был на удивление, и что ни делал, делал толково и быстро, а любить не любил, потому как артист в натуре, не зря со своим знаменитым свояком, приезжавшим на лето со всей семьей отдохнуть на природе, сладкоголосым певцом в дуэте александровского ансамбля, он был слегка, как бы это сказать, небрежно почтителен, что ли, словно он был первым артистом, а тот — хорист. И то, что тенор всегда приезжал еще и с кухаркой, ничего не меняло: кому-то же надо ощипывать дичь. А мужское дело — ружье и снасть, и тут никого ему не было равных. Орест Александрович Федорова не читал Николая Федоровича, но и без философии на босу ногу, философии то есть, знал наперед, что венец творения так-таки уничтожит всё летающее и прыгающее, и дойдет до себя в силу теории эволюции и общественного прогресса да и просто из чистой практики, с этим Дарвин и Маркс согласились бы, думаю, и вопрос выживания сводится в сущности к одному: кто ведет учет и дает лицензии на отстрел, посему в кабинете, где он, как я теперь понимаю, все же служил, получая какие-то бабки, висели не лики двух соколов, а рисунок летящей утки и карта охотхозяйств. Фрр! — и следом хлопок: на болота пришла охота. Доставай ружье, прочисти шомполом ствол, переломив двустволку, и посмотри хорошенько, как в бинокль, играет ли сталь, и упрячь в чехол, патронташ набей, сапоги повыше с раструбом натяни до ягодиц, положи в мешок вещевой соль и спички, огарок свечи, спиртное во фляжке для растирки и обогрева, плащ-дождевик на себя — и в путь: козел залит под завязку, поезжай в Киржач, там всего непуганней дичь, можно, впрочем, и в Муром, свисток не забудь и компас и на худший случай аптечный пакет с бинтом, и удачи тебе! не проспи! — настоящий вальдшнеп не дурак, и сезон не приходится на сезон. Ночь ли, утро, хлопнула дверца, зафыркал поршень, вспыхнули фары, и газик затарахтел во тьму, окна света медленно шарят по стенам комнаты, где я сплю, и гаснут…
