утверждать, что последние достоверные сведения о ней относятся к 1910 году; Г. Чулков в 1907 году отнюдь не выходил из состава редакции «Золотого руна», более того, именно после внутриредакционного кризиса и последующего отказа от сотрудничества с журналом группы литераторов во главе с Андреем Белым и В. Брюсовым он стал одним из ведущих сотрудников издания Н. Рябушинского; «It is true» нельзя перевести с английского как «это грустно», а книга У. Джемса «The will to believe», конечно, в переводе должна называться не «Доверять воле», а «Воля верить» или, учитывая традицию, «Воля к вере», и т. д. В одном месте неверно названа даже упоминавшаяся выше знаменитая статья самой А. Герцык — вместо «Из мира детских игр» напечатано «В мире детских игр».
Впрочем, недостатки есть практически у любого комментария, и при наличии профессионального редактора подобного рода неточности достаточно легко исправляются. Но институт редакторства в последние годы заметно деградировал. Обычно эту проблему затрагивают в разговорах о переводной беллетристике, но научные издания страдают от забвения редакторских традиций в не меньшей степени. Причем это касается как литературной редактуры (достаточно почитать перевод монографии М. Юнггрена «Русский Мефистофель. Жизнь и творчество Эмилия Метнера», изданной не так давно петербургским «Академическим проектом»), так и собственно научной.
У рецензируемого издания редактора, судя по всему, не было вовсе. Проставленную на обороте титула, напротив слова «редакторы» фамилию руководителя издательства «ИНАПРЕСС» Н. Кононова следует считать скорее данью приличиям. Отсюда, например, бросающиеся в глаза повторы — одни и те же сведения с небольшими вариациями приводятся в комментариях к разным письмам. Иногда эти вариации довольно забавны. Так, на стр. 394 сообщается: «Сочинения Рёскина в издательстве „Книжное дело“… выходили в 1900–1904 годах в переводах Л. П. Никифорова», а страницу спустя читаем: «Фирма „Книжное дело“ издавала „Сочинения“ Джона Рёскина в 1900–1905 годах».
Не лучше обстоят дела и с корректурой. Если загадочное «русский онимписатель-сатирик» (о М. Салтыкове-Щедрине) еще поддается расшифровке, а «Ecco Homo» без труда трансформируется читателем в «Ecce Homo» (отметим, что количество опечаток в иноязычных словах вообще весьма велико), то информация о вхождении в редакцию «Русского богатства» «И. Ф. Анненского» уже вносит некоторую путаницу (на самом деле речь идет, конечно, о старшем брате поэта Н. Ф. Анненском).
И при всем том упрекать людей, причастных к появлению этого более чем семисотстраничного отлично изданного чуда, язык не поворачивается. Ведь нежелание издателя вкладывать дополнительные средства в книгу, которой явно не грозит стать бестселлером, вполне объяснимо и, быть может, неизбежно…
Кинообозрение Игоря Манцова
Голливудскую картину «К-19» показали 23 февраля, в День защитника Отечества, на Первом телеканале, в наилучшее время, в назидание россиянам. Эта лента, поставленная режиссером Кэтрин Бигелоу по мотивам реальных событий 1961 года, в американском прокате — провалилась. А может, ее делали для нас? Может, целенаправленная диверсия? Навряд ли, кажется, старались. Мечтали заработать, но попутно воспеть общечеловеческие ценности, как-то: «героизм», «патриотизм», «самопожертвование».
Итак, первая атомная советская подлодка, К-19. Гордость Вооруженных Сил, ракетоносец, фактор сдерживания потенциального агрессора и одновременно фактор риска. На лодке, дежурившей у американских берегов, случается авария. Необходимо заглушить ядерный реактор, в противном случае неизбежна катастрофа. Советские военные моряки исполняют долг ценой собственной жизни: несколько человек по очереди входят внутрь смертельно зараженного реакторного отсека, монтируют систему охлаждения. Через десять — пятнадцать минут они — трупы. Харкают кровью, блюют собственными внутренностями, кишками.
Между тем на лодке начинается пожар. Реактор по-прежнему барахлит. Новые советские люди входят в реакторный отсек, устраняют, скажем так, неисправность. Сражение за живучесть выиграно. Начинается идеологическая борьба.
Обнаружившие лодку американцы предлагают советским помощь. Наш Командир (Харрисон Форд) от помощи отказывается: «Я ни при каких обстоятельствах не сдам корабль Врагу!» Его коварно арестовывают предатель-замполит (ну, понятно, профессиональные коммунисты по определению хуже всех) со своим усатым подручным. Его выручает Старпом (Лиам Ниссон), в целом не согласный с непреклонной политикой Командира, но верный воинскому долгу, присяге, соблюдающий субординацию.
Ожидают помощи своих, советских. Лодка скользит по водной поверхности, моряки тревожно прогуливаются по верхней палубе, кутаются в бушлаты, косятся на американский эсминец, на вертолеты вероятного противника. Прямо с вертолетов американцы ведут фотосъемку. Как же реагируют наши, дикари? Конечно, синхронно сбрасывают штаны и демонстрируют вероятному противнику — жопы.
За «жопы» — отдельное спасибо. Не будь этого духоподъемного эпизода, мы бы сомневались в намерениях американских кинематографистов чуть дольше. А так — все стало на свои места, достаточно быстро прояснилось. Самопожертвование? — Да, но самопожертвование пещерного человека. Дескать, смотрите, простые, совсем простые, запредельно простые русские медведи.
Вот что интересно: американские звезды первой величины назначены играть советских морских офицеров, вчерашних стратегических противников. Харрисон Форд, знаменитый «Индиана Джонс» Спилберга, теперь в роли Капитана подлодки Зябликова, Чижикова или как его там?
Думаю, это означает крайнюю степень геополитической слабости России. Ее запредельное психофизическое ничтожество. Старший брат — Америка — назначает наших командиров. Кроме шуток! Не важно, что герои экрана. Общенациональный американский статус кинозвезды под кодовым названием «Харрисон Форд» навряд ли ниже статуса Госсекретаря, немногим уступает статусу Президента. Они уже смеют играть в своих стратегических противников, Врагов, как в солдатики. Если нужно, заголяют «жопы» наших «героических, но недалеких» матросов. Если нужно, снисходительно одобряют упертый патриотизм Чижикова-Пыжикова. И конечно — ведь это нужно всегда — не ленятся лишний раз разоблачить манихейскую сущность нашего вчерашнего миропорядка, где «добрые» по натуре индивидуумы противостояли «Советской империи зла». Самое омерзительное, но и мобилизующее одновременно, — именно снисходительная интонация. Интонация многомудрого опекуна, дядьки. Опытный рубака, боец, отец, семьянин, организатор производства, то бишь товарного обмена, патрон Всемирного валютного фонда готов простить приемному постсоветскому внуку инфантильное недомыслие. «Дедушка, я хороший, герой?» — «Геро-ой, гвардеец, боец!»
Был у прежнего, не теперешнего, Гайдара талантливый, уютный рассказ. Мальчик с пальчик ожидает вояку отца. С материнской помощью выстругивает деревянную сабельку. Мастерит плюшевую лошадку. Шьет игрушечную портупею и буденовку. В тот самый момент, когда имитация военных приготовлений недоросля завершена, возвращается батяня-комбат, командует «баста!», командует «мирное сосуществование, дружбу, едва ли не консенсус, едва ли не перестройку». «А где же я проявлю свои лучшие мужские качества?» — согласно апокрифу удивляется паренек. «А вот тебе, сына, киношка».
«Отчего же я, батяня, с голой жопой? Прямо даже обидно». — «Ты — мой нежно любимый сынуля. Станешь перечить, выпорю». Уже забыто то обстоятельство, что противостояли и враждовали. Раз теперь у России нет политики и собственных Врагов, значит, и Врагов, и политику предпишет ей дядька-опекун.
Именно с его подачи картину показали в лучшее вечернее время 23 февраля, в день не самого почитаемого, но все же массового и символически нагруженного отечественного праздника.
Вовремя подоспевшая и, как выяснилось, совершенно необходимая рифма: картина питерского некрореалиста Евгения Юфита «Убитые молнией». Камерный экспериментальный фильм, сделанный на
