«Звезда», Санкт-Петербург, 2003, № 6 <http://magazines.russ.ru/zvezda>.
Рубрика «Мнение». О книге В. Войновича «Портрет на фоне мифа» (2002).
«Так где же разоблачение? Читатель видит перед собой довольно искренние авторские размышления о собственной слабости и ограниченности. <…> Развенчатели мифов всегда существовали, и г-н Войнович имеет право свободно выразить свои мысли. Но даже если бы он и обнаружил какой-нибудь материал, дискредитирующий моральный статус его оппонента (Солженицына. — П. К.), оставалось бы непонятным, зачем выносить всю эту грязь на суд общественности, когда предмет нападения — не русский Вацлав Гавел, переменивший место за письменным столом на президентское кресло, а философ-затворник, единственная „вина“ которого заключается в том, что его сочинения, адресованные потомкам, „скучны“».
Рекомендую почитать как возможное приложение к теме «социально-психологические комплексы (анти)советского писателя-шестидесятника».
Ксения Голубович. Сербские притчи. Путешествие в одиннадцати книгах. Избранные места. — «Дружба народов», 2003, № 7.
Цитировать этот текст, переплавивший в себе поэтическую, религиозную, философскую и историко- публицистическую прозу, очень трудно. Не хочется распускать эту дневниковую ткань, пусть и состоящую из плохо пригнанных друг к другу лоскутов.
Впрочем, «Из маленькой книги по медиафилософии»:
«Говорят, во время опроса в Швейцарии, какой национальности вы хотите быть, несколько человек смеха ради ответили: „Сербом. Эти вообще никого не слушаются“. <…>
…Балканы — место труднейшего самопротиворечия, европейской неэвклидовой геометрии, первичного, какого-то монструозного совмещения несовместимого, видеть в котором чрезвычайно трудно, а „сербы“ как главный народ, „цементировавший“ Югославию, как народ, не менявший веры, как народ, действительно живущий между „западным“ и „восточным“ ареалами, — это, по сути, тот народ, который имеет большее, чем все остальные, право на всю правду Балкан, столь плохо конвертируемую на Запад, ибо никто не хочет покупать свои же собственные травмы. Сербы — в самом центре этой правды» («56. Говорят… (отрывок)»).
Следующий этюд называется «Кустурица».
Владимир Губайловский. Собеседник. — «Дружба народов», 2003, № 6.
«Я давно не встречал такого трепетного и неравнодушного отношения к научному познанию, как в стихах [Александра] Тимофеевского. Наука, причем наука второй половины двадцатого столетия, очень близка его поэтике. Не только потому, что рай он представляет как поток фотонов и вообще относится к этим частицам с удивлением и замиранием сердца, не только потому, что описывает цепную реакцию деления ядер урана, и не только потому, что пишет о „сжатии объектов Хойла“, никогда прежде не встреченных мною в стихах. Он доверяет науке и ждет от нее помощи, потому что верит в ее мощь. Как это ни странно в начале XXI века».
Вадим Крейд. Георгий Иванов в Йере. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2003, № 6.
Глава из книги, готовящейся к изданию в серии «Жизнь замечательных людей».
Доверительно-ясное «погружение» и в душу, и в биографию своего героя.
«Удивительно, что даже в стихах, о которых многие говорили как о нигилистических, все эти повторяющиеся не — не — не включают несомненное да».
«В апреле 1928 года он пришел на очередное „воскресенье“ Мережковских. Гиппиус сидела справа, в то время она уже была тугоуха и садилась справа, чтоб лучше слышать. По ходу разговора Иванов сказал ей:
„Да ведь вы меня, кажется, ни в каких смыслах не признаете“.
„Признаю, — отвечала она, — но только в двух смыслах, и они столь важны, что ими можно удовлетвориться. Вы пишете хорошие стихи и верите, что Христос воскрес. Чего же еще…“»
См. также: Алексей Варламов, «Крейд» — «Литературная учеба», 2003, № 3, май — июнь.
Д. М. Легкий. Дмитрий Васильевич Стасов. — «Вопросы истории», 2003, № 7.
Рубрика «Исторические портреты». Объемный очерк историка из Казахстана посвящен выдающемуся правоведу и адвокату, председателю первого Совета присяжных поверенных и одновременно директору Русского музыкального общества, видному меценату, автору устава первой консерватории в России. В течение тридцати лет Стасов провел 821 судебное дело. Осуждая террор, он защищал революционеров и являлся деятельным участником «Общества помощи литераторам и ученым». Возглавлял общество «Помощь в чтении больным и бедным» (и не его одно). Раздражал и удивлял власти. О смерти ослепшего старика, не уставшего к концу жизни (1918) жадно интересоваться общественной и культурной жизнью России, написали все российские газеты, представляющие все политические направления. В 1928-м, к его 100-летию, хотели выпустить юбилейный сборник, но дело застопорилось, не помогли даже хлопоты ленинской помощницы Е. Д. Стасовой, дочери нашего правоведа. Так, кажется, и до сих пор стопорится.
Григорий Померанц. Догматы полемики и этнический мир. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2003, № 6.
Публикуется в рубрике «Мнения».
Речь тут идет в основном о труде А. Солженицына «Двести лет вместе», где, в частности, использованы давние не публиковавшиеся письма Г. П. — автору книги.
«Я действительно удерживаю в уме несколько параллельных (и не только параллельных) рассуждений и, скорее, даю направление к синтезу, чем простое однозначное решение. Я передаю читателю больше открытых вопросов, чем ответов. Александру Исаевичу это не нравится, и он берет в центр исследования текст, где чувство боли делало мысль прямолинейно реактивной: это ему понятнее и кажется моим без всяких выкрутасов; на самом деле в той мере, в которой Солженицын прав, он берет то, в чем я сгоряча уходил от своей глубины, поддавался толчку извне».
В самом начале статьи сообщается: суть многолетнего спора с А. С. в том, что тот «знает, как надо». В конце своего размышления Г. Померанц итожит: «Только Бог знает, как надо, но это знание не укладывается в простые идеи, принципы, лозунги, и приходится каждый день заново искать Божий след, след любви. Есть только две наибольшие заповеди, и обе — о любви. Все остальные заповеди — как не надо. И не надо чересчур надеяться на свои способности арбитра, пересчитывая чужие грехи».
А в середине — так: «Солженицын безусловно пытается быть объективным. Охотно это признаю и в „200 годах“. Но то, что он глубоко пережил, излагается страстно, полемически. Например, почему-то врезалось в сознание, что Богров, убийца Столыпина, — еврей. А что до того было 8 покушений, когда действовали русские террористы, — остается в тени. <…> В сознание Солженицына врезались три еврея-теневика („на лагпункте, где Солженицын тянул срок“. — П. К.) (они и сегодня врезались в народную память, затмив всех прочих евреев). Три еврея, уже использованные в пьесе „Олень и шалашовка“, теперь попали в центр главы „Евреи в лагерях ГУЛАГа“, и к этому личному переживанию подобран Монблан фактов, очень разношерстных». И далее, через абзац: «Солженицын видит только этническую солидарность и просто не замечает интеллигентской. В моем опыте этническая солидарность царила только у прибалтов и западных украинцев, а у нас, зеков из „старого“ Советского Союза, интеллигенция была своего рода субэтносом».
Если, как подчеркивает Г. П., они с А. С. так «несовместимы по складу ума, по складу характера», то к кому обращено это мнение? Во многом, получается, — к именно не понявшему его (и соответственно выходит — всей тонкости «еврейского вопроса») Солженицыну. Но, прошу прощения, понимает ли — для себя — автор мнения, почему писатель взялся за очевидно неблагодарную книгу, в которой он, при всех замечаниях Г. П., «безусловно пытается быть объективным»? Честно говоря, хотелось бы узнать мнение и об этом.
См. также: Валерий Каджая, «Еврейский синдром советской пропаганды. И до какой степени верен оказался ему Александр Солженицын» — «НГ Ex libris», 2003, № 29, 21 августа <http://exlibris.ng.ru>; «О евреях пишут все, но только Солженицын — так, что всех задевает» (из редакционной врезки).
Мария Ремизова. …Или ждать нам другого? — «Дружба народов», 2003, № 6.
Публикуется в блоке, названном «Между „верую!“ и „не верю!“. Современная русская проза в поисках Бога».
