Новый мир. № 12, 2003

Мои стихи у многих вызывают
                                                       чувство протеста:
ни слова о Родине — лагеря, жулье.
Но если вчитаться — в подтексте
они все про нее.

2002.

На реке

Я опять на реке
у неспешной воды.
И ищу на песке
лет мальчишьих следы.
На песке, на песке
затерялись следы.
Лишь дрожит на реке
свет позвавшей звезды.
Чу! — в ночном далеке
ворохнулось весло.
Или это в реке
мать полощет белье…
Я кричу, как в беде,
только эхо в ответ.
Да течет по воде
звездный свет,
звездный свет.

Пенаты

Я вырвался ненадолго подышать родиной —
уголком ее крошечным.
Услышал рык пьяный:
                                       — Убью, уродина! —
И сразу вернулся в прошлое.
Общага. Комнатушек клети.
В дым нажравшись, буянит
                                             разгулявшийся дебошир.
Будто между временем тем и этим
не лежит целая жизнь.
…Я хватаю за грудки бузилу,
                                                   гоняющего по коридору свою кралю.
Хочу врезать ухарю за бедную женщину,
                                                                кричащую выпью.
Но у меня нет другой страны, другого края.
И говорю архаровцу:
— Давай выпьем!

Падевый мед

В жару на деревьях сок,
                                           будто листья
после грибного дождя.
Кажется: тучка выстрелила
из беззвучного ружья.
Пчелы жужжат. А в памяти —
мед тягучий течет.
Старик пасечник падевым
называл этот мед.
Им лечили меня от хвори.
Я спрашивал, морщась:
— А правда, что он от тли? —
Дед поправлял с укором:
— Все от солнышка. И земли.

В парке

В старом парке пруды
затянул листопад.
Словно нету воды —
только листья лежат.
Но осенняя медь
прячет гиблое дно.
Наступил — и чернеть
будет долго окно.
Жажду спирта гольем,
когда вижу в пруду
знобкий свежий проем.
И в нем чью-то звезду.

Старый сюжет

Синью осенней лес словно придонен.
Журавли в вышине курлыкают.
Щурюсь из-под ладони.
Картина извечная. Но трудно привыкнуть.
Гнезда, родные могилы
бросить, пустить на распыл.