мешки завязывал веревкой и составлял рядом, равнодушно наблюдая, как идет у браконьеров работа.
Она взглянула на Николая. Тот сидел на краю берегового обрыва, все поглядывая на мужика в оранжевом комбинезоне. «Как надсмотрщик, — подумала она с неприязнью. — Помог бы, что ли…» Мужик работал, повернувшись к нему спиной, будто чувствуя на себе этот тяжелый взгляд. Он определенно избегал поворачиваться лицом к берегу. Она не успела разобраться со своим неожиданным открытием, ибо сама почувствовала, что на нее кто-то смотрит.
Обернувшись, она увидела мальчика. Он сидел на корточках возле гусеницы вездехода и смотрел на нее. От неожиданности она улыбнулась ему и подмигнула, давая понять, что она не из тех, кто осуждает его за принадлежность к браконьерскому клану. Мальчик не отреагировал. Его большие зеленые глаза глядели на нее без неприязни, но и без тепла, с каким-то настойчивым, но осторожным кошачьим любопытством. Она решительно не знала, как вести себя с ним, и была бы рада, если б мальчишка убрался куда-нибудь, но он все смотрел и не собирался, по-видимому, прерывать это занятие.
— Послушай, — как можно ласковей сказала она. — Давай познакомимся. Тебя как зовут?
Он ничего не ответил. Смотрел, как она говорит, как треплет ей волосы ветер.
— Ну вот… — сказала она отчаянно. — Все молчишь? Ну а делаешь-то ты что? В школе учишься?
— Карл у Клары украл кораллы, — отреагировал он. — Напоил водярой и украл…
Во как… Она подумала, что надо бы погладить мальчика по головке и убираться подобру-поздорову. И даже протянула к мальчишке руку, но в эту секунду перехватила огненный взгляд Николая. Было в этом взгляде что-то такое, что заставило ее, как от оголенного провода, отдернуть ладонь от нечесаной головы парнишки и с испугом поглядеть в его зеленые глаза. Господи, дошло до нее, да ведь он ненормальный…
Николай следил за нею глазами, словно не верил, что все обошлось; потом слабо улыбнулся и кивнул. Она и сама чувствовала, что избежала какой-то опасности…
И Николай ненормальный, вдруг поняла она. И Шварц… Да здесь все какие-то чокнутые… Она поднялась с земли и, чувствуя, как тело покалывает всепроникающий песок, пошла к дому. На стук в дверь никто не ответил. Постучав еще раз, решилась войти. Она успела разглядеть тусклое оконце, из которого сочился свет на черную кровать, заваленную вместо белья и одеял каким-то лоснящимся тряпьем, и такой же черный стол, за которым сидел Шварц, возле которого, причитая и дергая руками, вертелся Мурзилка:
— Где мне рыбы-то брать, начальник? Как аренды эти платить? Или в другое место пусть переведут меня! Чего, вишь, выдумали — бригаду ставить на запрещенной реке! Тут чего ни пиши, а правды не напишешь!
Шварц бесчувственно кивал и писал что-то в бумагу.
Она почувствовала вдруг дурноту: запах этого жилья, пропахшего рыбой, табачищем, нечистой человеческой плотью, керосиновой копотью и спиртовым перегаром, оглушил ее и заставил опрометью броситься вон.
Шварц выскочил следом, поглядел на нее с беспокойством, но ничего не сказал.
Рыбы вышло четырнадцать мешков. Пьяненький Мурзилка, спустившись к воде, все трогал мешки руками и спрашивал: «С полтонны будет, а? С полтонны, а?»
Сашка смеялся:
— Будет, будет…
Мурзилка взялся даже загружать мешки в вездеход. Сперва Сашка с Григорием, кряхтя и вполголоса матерясь, поднимали мешок к краю обрыва, и тут Мурзилка вцеплялся в него и волок — то волоком, то на спине — до вездехода, где уже перехватывали мешок Шварц или Николай. Мешки были мокрые, в рыбьей слизи, песке и чешуе, и грязная рубаха бригадира вымаралась совсем, пошла на спине черными пузырями. Но в пьяном азарте Мурзилка уже ничего не замечал и продолжал битву с мешками, хрипло и часто дыша. Мальчишка теперь крутился у воды, возле парня, который хоть и дрожал беспрерывно, а все-таки на берег не вылезал, с жуткой покорностью собирая пустую сеть в стороне от погрузчиков. Она вдруг увидела, что у него мокрые… то есть, скорее всего, описанные штаны. И снова показалось совершенно диким все, что происходит здесь, и непонятным…
Сашка перебил ее мысли.
— Шабаш! — закричал он, вскидывая на берег последний мешок. — Умаялись, перекур!
Все закурили, кроме Шварца да парня, возившегося с сетью.
Мурзилка поискал по карманам курево, но не нашел и, вздохнув, уселся на песок чуть в стороне от всех.
— Максимыч, — вдруг позвал Николай, протягивая сигареты, — на-ка покури.
Мурзилка потянулся, кивая благодарно. Грубые руки его дрожали. Сашка, поглядев на него, усмехнулся. Мужик в оранжевом комбинезоне, поморщившись, отвернулся в сторону.
— Гриша, — словно только того и ожидая, вдруг спросил Николай. — А что ж не встречались мы тут с тобой прежде?
— Бог миловал, — отрезал мужик не поворачиваясь.
Желтый глаз хромого ожил:
— Кошечку мою помнишь?
Мужик из-за плеча взглянул на Николая с опаской.
— А помнишь, как ты меня напоить велел и в трюме бросил?
— Не надо, Коля, — попросил мужик в оранжевом, поднимаясь с земли. — Жизнь прошла, теперь-то что?
— Он боцманом у нас был, стучал, падла, — вдруг нехорошо стал заводиться Николай. — Котенка моего утопил — за то, что я его на чистую вывел… А меня…
Тут к месту случившийся Сашка обхватил Николая за плечи:
— Ты, Коля, остынь, ладно, знаем же все…
Николай неожиданно подчинился:
— Вот увидал его, гада…
Тишина повисла. Ей страшно было взглянуть на Николая и на Григория, и она смотрела в воду реки, понемногу просветлевшую от мути.
О чем же я буду писать? — вдруг подумала она. И зачем это? Зачем кому-то знать, что живут на свете эти люди? Ведь никому нет дела до них… До того, какая нечеловеческая тоска тут, на берегу, и как пахнет их дом, где спит этот мальчик в куче одеял, на которые и смотреть-то страшно, не то что… и про это Николаево несчастье, и про этого мужика, забившегося в эту беспросветную дыру подальше от чужих глаз и собственной совести…
Она не знала, что с нею и почему ей так жалко этих людей, этих омерзительно грязных и подлых людей, но, если бы это было в ее власти, она сделала бы так, чтобы они уехали, а Мурзилка и его люди остались на берегу, и чтоб ничего не надо было писать — ни протоколов, ни статей в газету, а просто — будто они ехали мимо и ничего не заметили.
— Послушайте, — повернулась она к Шварцу. — А что дальше? Что с ними будет?
Шварц внимательно взглянул на нее.
— Рыбу конфискуем, — сказал он спокойно. — А Максимыча судить бы надо. Не первый раз он уже…
— А я бы отпустила его, — вдруг неожиданно для себя произнесла она.
Все обернулись. Николай вдруг глянул на нее с интересом, и даже Мурзилка, до этого не обращавший на нее ровным счетом никакого внимания, уставился на нее в полнейшем недоумении. Он был больше всех удивлен ее словами — и даже, собственно, не возможностью какого-то нежданного поворота своей горемычной судьбы, а именно тем, что посторонний человек, баба, стала его, Мурзилку, защищать.
— Почему отпустила бы? — вдруг спросил Шварц серьезно.
Но решимость уже оставила ее, в глаза набрались слезы, и сил только хватило, чтобы кивнуть на них — на Мурзилку, на паренька этого — и прошептать:
— Да вы посмотрите на них…
Мурзилка курил, сплевывая тягучую желтую слюну. Только сейчас Шварц заметил, какое истертое,
