Новый Мир ( № 5 2004)

повторю, прочел “Сердце Пармы” с удовольствием, но я так и не знаю, кто такой хонтуй (вот значение слов хумляльт и ламия я, кажется, усвоил, но они фактически объясняются автором и играют в романе значительно более важную роль). То ли из текста это никак не вытекает, то ли я пропустил это мимо ушей и глаз, но слово осталось для меня загадкой, как, впрочем, и многие из непонятных слов. При этом я, читатель достаточно ленивый, полагаю, что я понял роман и что я как-то ориентируюсь в его мире. Здесь, видимо, и кроется объяснение.

Стратегия читателя таких романов — это в действительности наша сегодняшняя стратегия понимания русского языка и мира, в котором мы живем. И мир, и язык изменяются настолько быстро, что мы в принципе не можем понять все. Постоянное расширение границ языка и мира приучает нас к тому, что можно назвать “неполным пониманием”.

Когда Земфира поет: “Меньше всего нужны мне твои камбэки”, я, зная английский язык, только с третьего раза (come back) понимаю, чего ей не нужно. Слушая песню, я либо пойму это слово, либо пропущу его и буду слушать дальше. Чем камбэки отличаются от бэкапить? Да ничем. Точно так же я читаю газету, точно так же воспринимаю речь своих детей (сначала начинаю смутно понимать слово фича и лишь потом догадываюсь, что оно восходит к английскому feature).

Ленивый читатель никуда не исчез. Он просто приспособился (в отличие от спел-чекера) читать такие тексты, жизнь заставила. И здесь, конечно, было бы уместно побрюзжать по поводу такой жизни и таких текстов. Вместо этого скажу только, что такая лингвистическая стратегия (в частности, читательская) — по-видимому, единственный путь приспособиться и хоть что-то понять в стремительно меняющемся мире. Осознать, так сказать, эффект хонтуя.

 

1 Я ни в коей мере не говорю о языке поэтов, что является совершенно отдельной темой

2 В Интернете, впрочем, фигурировала Мэри Шелли, а Мерси, по-видимому, — результат ее скрещивания с мужем оной Перси Биши, но чего не происходит при выходе из виртуального пространства.

3 Малопонятное для носителя литературного русского языка высказывание, по-видимому, является обыгрыванием анекдота о “новом русском”, который пришел к старому еврею и сказал: “Папа, дай денег”; в роли старого еврея выступает принц Датский со товарищи.

4 На всякий случай отмечу, что слова “память” и “мать” (материнская плата) имеют особые “программистские” значения.

Тайны Леонида Юзефовича

ТАЙНЫ ЛЕОНИДА ЮЗЕФОВИЧА

Леонид Юзефович. Казароза 1920/1975. Роман. М., “Зебра Е”; “ЭКСМО”; “Деконт +”, 2002, 287 стр.

Леонид Юзефович. Песчаные всадники. Повесть и рассказы. М., “Зебра Е”; “ЭКСМО”; “Деконт +”, 2003, 220 стр.

Проза Леонида Юзефовича устроена как китайская шкатулка.

Открывая такую, видишь еще одну шкатулочку, поменьше, в ней — следующую, в той — еще...

Раскрыв роман “Казароза”, вы попадете в достоверно, до мельчайших деталей описанное время и место действия — 1920 год, Пермь1 (романист, что немаловажно, — профессиональный историк). Увидите революционные перемены, бытовую неразбериху и путаницу в умах, какая бывает, когда мир меняет свой язык: “О битве идей напоминал кран со свернутой шеей, торчавший из стены с надписью „Кипяток”, где был замазан, снова вписан, снова тщательно выскоблен и сверху все-таки опять нацарапан многострадальный твердый знак на конце”. Злосчастный “ер” — конечно, не единственная историческая утрата, но очень хорошо подмеченный автором (кстати, филологом по первому высшему образованию) знак переменчивого — увы, не только в орфографии — времени. Времени, когда “жертвы становились героями, потом убийцами других героев, потом жертвами других убийц, которые считались героями, пока их жертвы не переходили в разряд мучеников, чтобы новые герои рождались из их праха и опять превращались в убийц”.