сформировался именно там, где он есть. <…> Видимо, я не понял Валерстайна (почему Ольга Быкова пишет о себе в мужском роде? или опечатка? я цитирую по электронной версии газеты. — А. В. ). Или Борис Юльевич не смог мне его объяснить. Постоянные натяжки, пропуски, перескакивания с одной темы на другую, жонглирование фактами, игнорирование источников. При правильной постановке задач, при благородной цели, при точном анализе конкретных ситуаций, на мой взгляд, книга оказалась неубедительной. И заняла на моих полках место между трудами Гройса и словарем культуры ХХ века Руднева. Среди прочих постмодернистских текстов”.
Да, книга любопытная, безотрадная. Я не берусь здесь (да и вообще не берусь) анализировать ту историософскую конкретику, которая занимает 99 процентов книги. Но Борис Кагарлицкий, как известно, не столько ученый-историк, сколько актуальный публицист, поэтому в книге есть мораль . К сожалению, именно тут нетривиально проинтерпретированная конкретика оборачивается малоинтересной риторикой. “Опыт русской истории показывает, что оставаться в рамках [миро]системы — значит обречь себя на деградацию, а искать спасения, отделяясь от нее, — на изоляцию”. Спрашиваю: ведет ли изоляция — к деградации? Спрашиваю это, памятуя о новейших концепциях изоляционизма и блаженной автаркии, например, о сумбурно-симптоматичном докладе бизнесмена Михаила Юрьева “Крепость Россия” (“Новая газета”, 2004, № 17, 15 марта), живо обсуждавшемся с разных точек зрения в “Русском Журнале”. У Кагарлицкого вопрос только обозначен, но должным (логически-непротиворечивым) образом не прописан. Зато: “В ХХI веке у России, как и у всего человечества, остается только один выход: изменить миросистему”. Всего-то. Сделать “новый рывок, направленный на преодоление периферийного положения страны в миросистеме <…>”. Рывок — внутри этой миросистемы или вне ее (через изоляционизм)? И если мы (представим) всё преодолеем, то… станем ли “центром”? А кто будет (кого назначим) “периферией”? Надо: “Преобразовать себя таким образом, чтобы одновременно изменился и внешний мир”. Ка-а-ак?! Возможно ли это хотя бы теоретически? “Насколько успешными будут подобные попытки — вопрос уже не теории, а практики”. Нет, тут без теории (хоть самой приблизительной) не обойтись. “Миросистема” в любой своей временной точке создана такой (“англосаксами”?) или, что называется, так сложилось? Является ли дуализм “центра” и “периферии” неизбежным? Возможна ли миросистема без “центра” и “периферии”? Было ли такое когда-либо? Возможно ли это в будущем? К тому же возникает вопрос о самой возможности/невозможности целенаправленного изменения, а не просто слома таких сложных систем. И почему мы можем надеяться, что гипотетическая ликвидация порочной миросистемы приведет именно к таким переменам, которые улучшат положение России, а не ухудшат его? “<…> судьба России неотделима от истории человечества. И бороться за лучшее будущее для себя мы способны, лишь пытаясь построить лучший мир для всех”. Славно. Но, как справедливо заметил философ Михаил Ремизов, “хотя бы шепотом мы должны оставлять за собой право спросить — а в какой атмосфере Россия имеет больше шансов на самоосуществление — в атмосфере мирового порядка или в атмосфере катастроф мирового порядка?”. Не говоря уже о том, есть ли у нас время . Может, именно (исторического) времени не осталось? (Может, только и осталось, что бензинчику плеснуть?)
А “лучший мир для всех”… что ж… помните у, прости Господи, Стругацких: счастья для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженным. Да разве ж мы против? Разве ж мы звери?..
Тезисы по российской национальной политике. (Руководитель авторского коллектива А. А. Шаравин). М., Институт политического и военного анализа, 2004, 32 стр. <http://www.ipma.ru/publikazii/etnosotn/372.html>.
Жанр: как нам обустроить… Обустроить — что? Новую Россию. Это уточнение принципиально и не очевидно. Поскольку — воспользуюсь словами из недавней статьи публициста Александра Храмчихина (“GlobalRus.ru”) — “интерпретация происходящего в стране <…> полностью отдана людям, не приемлющим новую Россию („третью Россию”, если считать первой страну до 1917 г., а второй — СССР)”. Эту же мысль развивает в предисловии к рецензируемой брошюре Сергей Маркедонов: “<…> есть три виртуальных, весьма мифологизированных образа. Первый — это образ Советского Союза, с которым его создатели связывают существование Золотого века, когда люди „жили, как боги, с спокойной и ясной душою, горя не зная”. Что для них современная Россия? Обрубок СССР, ублюдочное государство, которое и защищать-то неприлично. <…> Второй миф — это Российская империя, с которой его создатели нам предлагают „восстановить историческую преемственность”. <…> Третий миф — это миф „возрождения”, обретения „корней”, „возвращения к истокам”. Его певцами выступали и выступают деятели как этнонационалистических движений в республиках в составе России, так и всевозможных региональных течений (казачество, например). <…> Интересно, что творцы всех трех мифов нередко гневно и с пристрастием осуждают друг друга, но все их лозунги при внешнем различии глубинно близки. Для них современная Россия, Российская Федерация как реальность не существует и не представляет интереса”.
Теперь к делу: “Предложения, изложенные в настоящих тезисах, позволяют в рамках конституционного поля, без чрезвычайщины и включения жестких репрессивных механизмов, реализовать политический проект по формированию российской гражданской политической нации (курсив мой. — А. В. )”. Забавно, что само построение фразы подразумевает хотя бы теоретическую возможность формирования РГПН и через включение “жестких репрессивных механизмов”. Далее: “Без преодоления „культа крови” мы будем обречены на постоянное „предчувствие гражданской войны” и постоянное деление на „своих” и „чужих””. Но вот беда (это уже я размышляю над прочитанным): это самое неполиткорректное/политнекорректное деление на “своих” и “чужих” экзистенциально неустранимо, это вообще, нравится нам или нет, единственно возможный способ быть . Переменной тут является только психологическая граница между “своими” и “чужими”, которую и предлагается совместить с границей существующего государственного образования, в данном случае — Российской Федерации (что, подчеркну, само по себе не лишено смысла). Концепция “российской
