Вечер второй. Влюбленность.
— Есть у Чехова очень сильный рассказ “Святою ночью” — о монахе, сочинителе акафистов — хвалебных духовных песнопений. Так вот, и сам Чехов в 1896 году написал своеобразный акафист в честь двух девушек. Я говорю о “Доме с мезонином”. От первой до последней строчки это поэзия — не в переносном, а в самом прямом смысле. Предложения-строфы этой чеховской поэмы разнообразны. Здесь и одностишия, и двустишия, трехстишия, четверостишия. Вот вам пример двустишия:
Зеленый огонь погас,
И не стало видно теней.
Сравните у Блока:
Снежная мгла взвилбась,
Легли сугробы кругом.
Вот пара чеховских трехстиший:
И тут тоже запустение и старость;
прошлогодняя листва печально шелестела под ногами
и в сумерках между деревьями прятались тени.
Направо, в старом фруктовом саду,
нехотя, слабым голосом пела иволга,
должно быть тоже старушка.
А вот пара блоковских:
Оказалось, что большой пестрый кот
С трудом лепится по краю крыши,
Подстерегая целующихся голубей.
Я рассердился больше всего на то,
Что целовались не мы, а голуби,
И что прошли времена Паоло и Франчески.
— Это откуда? — спросил я.
— Из стихотворения “Она пришла с мороза...”.
— Там так и напечатано трехстишиями?
— Да. А у Чехова и у Тургенева ритм приглушен, строфы и строки не подчеркнуты, не разделены графически. Это я их сейчас подчеркиваю и разделяю. Но если чеховская ритмика уступает здесь блоковской, то я тупой профан, лишенный слуха, — или же сумасшедший. Но перейдем к четверостишиям. В “Доме с мезонином” это важнейший, стержневой вид строфы (как и вообще в поэзии).
Они всегда вместе молились,
и обе одинаково верили,
и хорошо понимали друг друга,
даже когда молчали.
