будет ни тайны, ни ревности, ни зависти, ни робких прикосновений друг к другу в общественном душе, не будет ощущения власти над безраздельно доверившимся тебе близким существом. Будет только одиночество, отчаяние и огромное, несовместимое с жизнью чувство вины.
И Е Чжин изобретает более чем нетривиальный способ избавиться от этого невыносимого груза. Она решает переспать по очереди со всеми клиентами Чже Енг и раздать им заработанные подругой деньги. Если вдуматься – все логично: примириться с уходом Васумитры Е Чжин может, только сама став Васумитрой: пройдя ее путь и подарив радость мужчинам, которых она любила. А поскольку ощущение греховности связано для Е Чжин не столько с сексом, которым она не занималась, сколько с деньгами, к которым Васумитра была равнодушна, путь избавления от скверны новая Самаритянка видит в избавлении от всей этой пачки аккуратно сберегаемых в заветной шкатулке купюр. Так, “буддийская” тема секса как сакрального акта к концу первой части парадоксальным образом преобразуется в “христианскую” тему жертвы, спасительной самоотдачи, саморасточения, самоуничижения ради искупления совершенных грехов.
Вторая часть - “Самария” - начинается как зеркальное повторение первой. Только Е Чжин уже не сидит внизу на ступеньках в ожидании ублажающей клиентов подруги. Она внутри, в постели, на месте Чже Енг. Вот из душа выходит первый клиент – замотанный в полотенце пожилой дядька в очках… После: дядька и девочка лежат в постели; он говорит, что помолодел на десять лет, что “к черту мораль”, нужно делать что хочется. Однако, получив от девочки деньги, устыдившись, немедленно принимается звонить дочке, проверять, как она занимается с репетитором.
Второй эпизод: такая же комната, Е Чжин – в кровати, неторопливо выталкивает из-под одеяла юбку, блузку, лифчик, трусики… Второй клиент точно так же выходит из душа в купальном халате – этакий богемный парень с длинными волосами; присев на корточки, трогательно подбирает и складывает девичьи вещички… После: он говорит, что счастлив, благодарит, предлагает встречаться. Раскрасневшаяся Е Чжин уверяет, что это она должна быть ему благодарна, и дает растерявшемуся парню купюру…
Эпизод третий: девочка на кровати, клиент в халате, она смеется нервным, чуть истеричным смехом, никак не может остановиться; он – закомплексован и агрессивен: “Прекрати!” - она смеется…
Следующий план – мертвое девичье тело под окровавленной простыней… Суета экспертов и полицейских. Но это не тот номер и не та девушка; это отец героини (Ли Эль), который служит в полиции, приехал по вызову на место преступления. Он поднимает взгляд и в окне напротив видит… свою дочь в объятиях взрослого мужика, который что-то шепчет ей и нежно гладит по голове…
С этого момента в картину врывается трагическая и бурная, агрессивно-мужская тема жесткой патриархальной морали, тема насилия и мести. Потрясенный отец начинает следить за дочерью и третировать ее неосторожных любовников. Одному он прилюдно дает по физиономии; другого садистски отчитывает в его же собственном доме, на глазах у потрясенной семьи… Жертвы не сопротивляются, педофилия – очевидный грех и позор в глазах самих проштрафившихся отцов семейства. В этом жестоком противостоянии родительского гнева и непреодолимой тяги к запретным удовольствиям ощущается полное взаимопонимание участников поединка: каждый из “Гумбертов” точно так же бушевал бы, если бы героиней скандала оказалась его собственная дочь; и отец Е Чжин столь неуправляемо агрессивен потому, вероятно, что и ему хорошо знакомы подобные фантазии и позывы. Яростный морализм – оборотная сторона глубоко укоренившегося чувства греха. Этот морализм убийствен и разрушителен. Едва выйдя из дома, где он только что опозорил в глазах у жены и детей незадачливого клиента Самаритянки, отец слышит глухой удар упавшего тела, и к его ногам подползают красные ручейки крови пополам с мозгами… Клиент выбросился с балкона.
Третьего любовника Е Чжин отец забивает собственноручно в общественном туалете. И как на грех, дочка видит окровавленный труп мужчины, с которым переспала десять минут назад. Она в ужасе выбрасывает в канаву еженедельник с именами клиентов, осознав, что избранный ею путь жертвенного искупления вины перед Васумитрой пробудил демонов насилия и убийства в душе единственно родного ей человека – отца.
И вот мужчина и девочка, отец и дочь, связанные самыми естественными и прочными в мире узами семейной любви, оказываются под одной крышей, в холодном доме, где поселился затаенный страх и затаенная жажда убийства. Рушится самое главное, на чем держалась их жизнь. Чтобы выправить ситуацию, преодолеть семейную катастрофу, отец готовит поминальную трапезу и везет девочку в горы, на могилу их матери. Долгое путешествие на фоне то ли осенних, то ли весенних хмуро-прекрасных пейзажей составляет содержание третьей части фильма - “Соната”.
Автомобиль медленно тащится по разбитым дорогам, вечер сменяется ночью, ночь – утром; медленно идет время, не обещая ни счастья, ни примирения. У могильного холма они сидят подавленные и молчаливые. Попытка съесть ритуальную пищу вызывает у отца позыв рвоты, девочка заботливо придерживает его за спину…
Рифма к этому эпизоду - глухие ночные рыдания Е Чжин, когда отец и дочь останавливаются на обратном пути в крестьянском доме. Отец просыпается, обнаруживает, что дочки нет в комнате, выглядывает во двор и видит, как она безнадежно и горько плачет в полном одиночестве под темным, холодным небом…
Отец и дочь относятся друг к другу с нежной предупредительностью, чуть преувеличенной – как к серьезно больным. Они действительно любят друг друга, но каждый несет свою боль, страх и беду в одиночку, опасаясь, что любое произнесенное слово добьет другого.
Развязка наступает на следующий день. Машина едет по руслу неглубокой реки. Останавливается в воде. Девочка дремлет. Ей снится, как она покидает машину, бредет к берегу по щиколотку в воде, и вдруг железная рука отца, захватив сзади, сжимает ей горло; она видит, как отец укладывает ее на прибрежную гальку, надевает ей на голову, как всегда по утрам, наушники, засыпает ее тело камнями и трогательно кладет сверху кругленький CD-плеер…
В ужасе Е Чжин просыпается и видит отца, который красит желтой краской речной голыш: “Ты хотела научиться водить машину? Смотри…” - на берегу уже заботливо выложена желтыми камешками
