выпущу.
13. …И ВОТ СИЖУ
Сижу как дурак уже полчаса, подчиняясь твоему приказу. У себя дома, между прочим, за двадцать с лишним лет я ни одного такого распоряжения не слышал. Только просьбы, причем с неизменным “пожалуйста”. Обязательных и срочных поручений у меня нет никогда. Ты не купил хлеба? Ничего страшного: раз нет хлеба, будем есть пирожные. Если я забыл пропылесосить ковры или, собравшись это сделать, вдруг по телефону заговорился, то через минуту Бета уже сама негромко гудит, без всякой демонстративности. Потому что у нас совершенно все равно, кто что сделал или не сделал. И вообще все можно отложить на завтра и на послезавтра.
А по своей доброй воле я готов делать что угодно. Готов высматривать в магазинах краску для волос “Лореаль экселанс” номер четыре пятьдесят четыре, а потом, уединившись с обнаженной женщиной в ванной, выдавливать эту чудовищную зловонную эмульсию из пластмассовой бутылочки на раздвинутые маленькими ручками тропинки между прядями рыжеватых волос. Готов при случае прихватить в супермаркете экономичную упаковку “Олдэйз нормал”: предметы женской гигиены у меня брезгливости не вызывают. Как там в детстве мы декламировали: “Да здравствует мыло душистое, и полотенце пушистое, и зубной порошок, и густой гребешок!” Разве “прокладки на каждый день” не из того же ряда?
Но — повторяю — на родине моей я все делаю только по своему желанию и усмотрению. А в Новгороде этом меня сразу связали по рукам и ногам. И что характерно, в этот хомут сам впрягаюсь, сам на себя пристроил дамское седло и жду, когда меня пришпорят. Вспомнилось вдруг: мы на четвертом курсе проходили практику в закрытом “ящике”, и завлаб Василий Осипович (элегантный такой мужичок, под синим халатом белая рубашка и галстук, усы что твой Мопассан) за бутылкой объяснял нам смысл жизни: “Счастлив тот, кто с женой живет как с любовницей, но плохо тому, с кем любовница обращается как жена”. Первую часть этой мудрости моя жизнь подтвердила на все сто. Неужели теперь мне предстоят прелести второго пункта?
Нет, ну это надо! “Сиди в этом „Садко”!” Действительно, распоряжается мной, как супруга, от которой впору сбегать на сторону. Идиотская народная песенка в голове закрутилась: “В каюте класса первого Садко, почетный гость, галоши рвет об голову, на всех срывая злость”. Правда, про “галоши” мы пели в третьем классе, а становясь старше, заменяли это слово на “гондоны”…
Мне уже есть, между прочим, хочется. Из дому вышел чуть свет, Бету не будил, завтракать не стал — глотком воды ограничился. Спуститься в ресторан? А если ты придешь в это время? Чего доброго, не захочешь меня разыскивать и светиться перед общественностью. Ладно, поголодаю… Но вот уже и шаги по коридору…
Растерянные губы, тревожные глаза. А руки властные, сразу в кольцо заключают.
— Ну, прости, мне так стыдно… Я готова на все, только чтобы ты не сердился…
Что вкуснее всего натощак? Кефир? Апельсиновый сок? Чашка крепкого кофе? Нет, пожалуй, все- таки утренняя женщина, еще сохраняющая ночной покой и свежесть пробуждения, но уже успевшая разогреться, пережить парочку эмоций и от них завестись…
В прошлый раз ты была в этот момент молчалива. А сейчас — “Ах, как это здорово!” Странное словечко — может быть, это та самая самка в тебе говорит и относиться это может к любому партнеру? И все равно меня тянет к тебе, в тебя…
— Как тебе мой турецкий загар нравится?
— Никак. Он только грязнит женщину, как жадные взгляды восточных мужиков. Надеюсь, он скоро с тебя слезет, смоется. Хорошо, что главные части тела уцелели. Только их буду целовать.
— Он еще и позволяет себе критику. Как же я ошиблась, храня чистоту! Знала бы — отдалась красивому турку. Один был такой прелестный, все время нам с Наташкой какие-то бесплатные сласти к кофе подкладывал. Водил в дом показывать коллекцию оружия на стенах и, на широкий диван показывая, говорил, что это очень, очень удобное место. А я вот пришла тесниться с тобой на односпальной кровати…
Ты смотришь на часы:
— У нас еще сорок минут. Быстренько попитайся, и пойдем. Хочу показать тебе самое мое место.
Она появляется незаметно, такая простая, невысокая, но ошеломляюще пропорциональная, ладненькая. Просто идешь, идешь — и встречаешь ее на улице, ее так и называли здесь — “уличанская”.
Беленький куполок с черной шапочкой, а изнутри в нем — лик, Феофаном Греком изображенный. Смотрительницы у тебя знакомые, и они разрешают нам подняться по аварийно опасным лестницам к самому верху. Лицом к лицу с Пантократором. Ни в одном из посещенных храмов я не испытывал такое простое ощущение величия и значительности жизни. Ты рядом, но я о тебе забываю. И о себе, и о том, что между нами происходит.
— В двух шагах отсюда я родилась. И, сколько себя помню, видела ее каждый день.
Совсем рядом с этой церковью Спаса Преображения какой-то местный олигарх соорудил особнячок,
