— Не могу без тебя. Мне руки твои нужны, твои губы. Я совершенно сумасшедшая: то плачу, то смеюсь, про все забываю. Один мой школьный друг, психиатр, посмотрел на меня и говорит: “Твоя болезнь лечится немедленным посещением места, где собака зарыта”. Ну, я ему сказала где. Он говорит: давай на машине свезу тебя туда, заодно навещу своих. В общем, завтра где-то между десятью и одиннадцатью буду у своей подруги. Запиши номер…
До сих пор мне не приходилось врать Беатрисе. А тут… Суббота ведь завтра…
Накануне вечером Бета начинает со мной советоваться по поводу семинара в Выборге, который именно в субботу имеет быть: да, сама жизнь подыгрывает не морали и нравственности, а…
— Мне невыносимо больно находиться в этой среде. — Бета сетует. — Но не приходить туда — значит сдаться, признать свое поражение.
— Если они добиваются, чтобы ты ушла с философского небосвода, не стоит им облегчать задачу.
— Как ты все понимаешь! Жаль, что не могу взять тебя с собой. Я уверена, что ты со мной готов хоть в пекло, но принуждать тебя слушать их доклады… Нет, я не садистка все-таки. Поприсутствую завтра до вечера, а на второй день оставаться не стану. В общем, еду.
Первый раз я дал Беатрисе совет, исходя не только из ее интересов.
15. ДЕНЬ И НОЧЬ
— Юрок, давай лучше вечером. Если я грустная вернусь, ты меня утешишь. А если развеселюсь, то и тебе от моего куража перепадет. Ладно?
Касаюсь губами двух любимых симметрично расположенных точек и отпускаю Бету — мыться, собираться. С ней малейшая неискренность не проходит: тщетной оказывается моя попытка успокоить в себе самца на день вперед, а потом поиграть с новгородской гостьей в нравственные устои.
Через пару часов, посадив Беатрису в поезд, звоню с Финляндского вокзала твоей подруге. Она почему-то тебя к телефону не зовет, а почти официально приглашает: “Мы ждем вас к двенадцати”. Почему “мы”? Да не надо мне объяснять, как добраться до Съезжинской. Сказали бы лучше, что за встреча такая планируется с участием третьих лиц. Ладно, придется туда пешком двигаться, чтобы время до двенадцати как-то занять.
Места все более чем знакомые. Кого только я не навещал в Военно-медицинской академии! В советское время очень модно там было оперироваться. Вот гостиница “Ленинград”, которую все еще трудно назвать “Санкт-Петербургом”. Когда, в каком году охватил ее огонь всепожирающий? Марина Влади из окошка умело прыгнула на пожарную лестницу. А Высоцкого при ней тогда не было, он уже в раю проживал. Самостоятельная женщина.
Что только в голову не лезет! Уже и с корабликом на том берегу готов разговаривать: что тебе снится, крейсер “Аврора”?
Миную улицы своего детства. На Кронверкском, погрузившись в раздумья, чуть не попадаю под трамвай: да, Петя, допрыгался ты!
Но места эти мне нравятся. И подруга твоя ничего. Любезная без приторности, участливая без любопытства. Проводит меня на чистенькую кухню, предлагает чаю-кофию и докладывает:
— Ей по дороге совсем плохо стало. Я ее уложила, сейчас посмотрю: может быть, проснулась уже… Да, заходите, она вас ждет.
Ты лежишь в постели, как настоящая больная. И сорочка на тебе какая-то больничная: неужели с собой привезла? Или эту одежду тебе подруга выдала? Но что в тебе самое трогательное? Не пойму сразу. А, вот в чем дело: лицо у тебя совершенно не нарисованное, без малейшего макияжа. И еще замечаю, что в парикмахерскую ты перед отъездом не заглядывала: волосы у корней не прокрашены, из чего я могу заключить, что ты у меня темно-русая по происхождению. Да, в твоем возрасте да в таком натурально- беззащитном виде предстать перед мужчиной — это нечто! Может быть, ты действительно серьезно заболела? Придется входить в роль лекаря.
— Ну, давайте посмотрим, где у вас болит. Рубашечку приподнимите, пожалуйста. Здесь?..
…Только вот кровать у подруги твоей действительно рассчитана на немощных пациентов. Качается, как корабль на волнах. И уровень скрипа превышает все нормативы.
Одеяло убежало, улетела простыня… А монашеская сорочка уже давно на полу лежит. Давай хоть поправим немножко и поговорим спокойно.
— Нет, спокойно не будем. Мне этого мало. Я хочу с тобой хотя бы одну ночь прожить. Можешь дома наврать что-нибудь?
