корпела, высунув язык и шмыгая носом над альбомом с акварельными красками.
— Я ей дала твои краски, — сказала Ирма.
Девочка покосилась на Охлопкова. Он кивнул ей.
— Сейчас что-нибудь приготовлю, — заторопилась Ирма.
Охлопков вышел следом, нагнав в кухне, схватил за талию, она повернула светлое бледное лицо в веснушках, приоткрыла рот, он поцеловал ее, она дала ему язык, улыбаясь щелками зеленых сияющих глаз, потом легонько оттолкнула.
— Почему бы ей не сидеть у себя с моими красками? — спросил Охлопков.
— А ты в детстве не боялся один? в пустой комнате? — ответила она вопросом, зажигая газ.
— Нет.
Она дунула на спичку: фу! — и посмотрела на него с укоризною.
— Не боялся?
— Ну, боялся. Но любопытство было сильнее.
— Какое любопытство? — спросила она, ставя на газ чайник и черную сковородку.
— Что такое пустая комната. И меня до сих пор это удивляет: отсутствие.
Ирма приподняла золотистые брови, качнула хвостом рыжих волос, туго перехваченных черной резинкой. Ему нравилось, когда она так гладко зачесывала волосы, — тогда в ее лице появлялось что-то от молодого животного... неизвестной породы; она так крепко и тщательно убирала волосы в хвост, что кожа на скулах натягивалась и глаза удлинялись, как у немок Лукаса Кранаха Старшего.
— Не понимаю, чем это интересно. Скучно же?
— Нет, наоборот: печаль и какая-то глубоко запрятанная радость.
Она улыбнулась.
— Ты хочешь все это объяснить девочке?
— Нет, больше всего я хочу...
Дверь скрипнула. Ирма оглянулась, шепнула: это она, ты пойдешь — или я?
— Ладно, я послежу за чайником и яичницей.
Она вышла из кухни.
Он смотрел, как волнуются складки халата вокруг ее бедер.
Из-под плиты высунулся таракан, поводил усами и быстро исчез.
На одном из столов громоздилась грязная посуда, это был стол еще одного жильца, летчика, некогда мыть посуду, если ты выполняешь различные задания родины. Лида порывалась помыть сковородку, тарелки, чашки, но сын, расторопный пэтэушник Витька, предупредил, что расколошматит чисто вымытую посуду небесного работника. Тут были какие-то тайны, черт их знает. Охлопкову не хотелось вникать. О, тараканьи бега нашей действительности!
Предпочтительней думать о чем-то другом. О золотых черепашках из Азии.
Из-под плиты снова выдвинулись антенны вечного противника человечества. Охлопков следил за ним. Лазутчик ловил сообщения местного эфира. Капнуло в раковину. Прожужжала муха. Засипел чайник. Он выключил газ, заварил чай. Обычно они ели в своей комнате, но сейчас там была гостья, и Охлопков раздумывал, где ему лучше устроиться: свалка на столе летчика отбивала аппетит. В это время мучительных раздумий он услышал, что в замке поворачивается ключ, — и обрадовался: значит, вернулся пэтэушник Витька или пришла, отпросившись с работы, сама Лида, и они уведут девочку, боящуюся пустых комнат (а он ощущает в этом какую-то гипнотическую силу). Он решил еще немного обождать в кухне, подошел к окну, посмотрел во двор, полный крикливых чаек. По весне они всегда налетают во дворы Глинска, словно город затопило, как Венецию, море, выхватывают что-то из помойных железных ржавых контейнеров, галдят, гоняются друг за другом, бесноватые, наглые, хичкоковские... Но что-то слишком долго никто не входит? Дверь наконец открылась. Ага. Охлопков снова уставился в окно. По двору шла бабушка в
