Нет, это была настоящая вода.
— Вода!..
Они оказались на набережной. Он повел ее к мосту. Осторожно они прошли среди бутылочных осколков и всякой дряни. Она сказала, что умываться здесь ни за что не станет. Он ответил, что умыться можно подальше, а здесь — справить нужду. Кто же виноват, что академики не удосужились нигде построить обычный сортир из досок.
Умывались они поодаль от моста. Вода пахла керосином. Она тщательно вытерлась носовым платком.
— Посмотри, чистое лицо?
Он посмотрел и кивнул.
— Поцелуй в подтверждение.
Он поцеловал ее в щеку.
— И в другую.
Он поцеловал в другую.
— Мог бы это сделать и без просьб, — заметила она.
Он полез за сигаретами.
По воде проплывали масляные пятна. Откуда-то доносились гудки.
— Как называется?
— Река?.. Не знаю.
— У тебя даже нет карты.
— Настоящие места не наносят на карты.
Из-за поворота выплыла моторная лодка, ею управлял человек в кепи с длинным солнцезащитным козырьком. И на миг шар солнца повис прямо над его головой, затем его повело в сторону... солнце? моториста?
Она сказала, что реки в Сибири нечистые. Он ответил, что чистые воды будут дальше. Это намек на легенду?
Моторка проплывала мимо.
— Нет, в самом деле, — ответил он. — Объективно чистые. Никаких намеков.
Они поднялись на набережную, пошли неторопливо.
В открывшемся магазине купили две бутылки яблочного сока, печенье. Полки там ломились от банок с зелеными маринованными помидорами, от макарон и рыбных консервов, больше ничего не было, новосибирцы жили аскетами, держали пост, как и прочие жители азиатско-европейской страны, изобилующей пастбищами и всяческими угодьями для птиц и одомашненных зверей... нет, даже в магазинах чувствовался этот особый, никому не понятный дух самости и таинственности.
Над Красным проспектом кадил жаркий и шумный день.
Они заприметили древесный клочок с лавками прямо посреди проспекта и забрались туда, думая, что никто там не помешает.
Она взялась за булку из столовой, но тут же отложила, скривившись.
— Так невкусно?
Печенье ей тоже не понравилось, но надо же было что-то есть, и она откусывала от квадратиков с узорами и запивала соком. Им бы поучиться у бабушки, вот у нее было печенье. Такое вроде овсяного, но не овсяное, а из ржаной черной муки, которую она замешивала с маслом, сметаной, жиром, делала кругляши, клала на сковородку и — в печь. Ну, это просто у нее такое сердце было. Я где-то читала, в “Крестьянке”, что ли: готовьте с добрыми помыслами. Даже так: это и есть ваши помыслы. Вот глупость. Не
