вернулся с того света. Почему второй — скажу после.
Странно, но чувствовал я себя великолепно. Ничто не болело, казалось, захочу — и встану с кровати как ни в чем не бывало. Но главное, у меня — почти по классику — была в мыслях ясность необыкновенная! Такого я не ощущал, пожалуй, с далекой студенческой поры, когда пару раз “в ночь перед экзаменом” пользовался чудодейственным лекарством — помню, оно называлось первитином (в первые послевоенные годы он пользовался успехом у студентов, но потом, видимо из-за его наркотического действия, был изъят из обращения). Я думал с необыкновенной быстротой — перебирал в памяти какие-то события, вспоминал книги, некогда читанные, а давнишние поездки картинно воспроизводились перед мысленным взором.
Делать мне было совершенно нечего. Чтобы занять себя, я стал приводить воспоминания в какую-то систему. Говорят, что перед смертью в мозгу человека проносится вся его жизнь. Не знаю, да и проверить это невозможно. (Мой друг Вася Селюнин, испытавший однажды клиническую смерть, говорил мне: “Ничего интересного я там не увидел!”) Здесь было нечто иное. Я сам, сознательно направлял свои мысли. Но едва я вспоминал какое-то событие, оно наполнялось деталями, которые, казалось мне, я давно и навсегда забыл. Наверное, по журналистской привычке стал сводить впечатления и мысли в какие-то куски, придумывал им заголовки, иногда, как мне казалось, довольно выразительные, — и все это с невероятной быстротой. Когда спустя некоторое время я поделился впечатлениями обо всем этом с младшим сыном Митей, он предположил:
— Это тебя, наверное, накачали наркотиками для обезболивания.
Все может быть...
В реанимации меня “вели” два врача, посменно. Они были очень разные. Один — лысоватый, в очках, ужасно серьезный. Мне не сказал за все время ни слова. Ослушает меня, потом уставится в монитор, долго-долго рассматривая бегущие зигзаги, о чем-то думая. И, круто повернувшись, уйдет.
Другой — жизнерадостный коренастый крепыш с густой шевелюрой, подходил, тоже ослушивал, потом удалялся, лишь мельком взглянув на экран. Однажды, на третий или четвертый день, он вдруг обернулся. Лицо его осветилось улыбкой, и он показал мне большой палец! По-видимому, этим выразительным жестом он хотел сказать:
— Все, угроза миновала. Отбой.
Вот тогда я и решил наконец-то уступить многолетним настояниям домашних и особенно Мити, увлеченного историей семьи, — дал себе слово написать воспоминания, мемуары. (Правда, не для печати, а для семейного архива; о публикации одной из глав задумался только в связи с подготовкой к 60-летию Победы: генеральских мемуаров много, книг о героях войны — горы, а вот записки, показывающие те события, так сказать, с самого низу, какими они виделись глазами простого, ничем особенно не отличившегося рядового бойца- пехотинца, — такие записки, кажется, мне не попадались).
Лежа на больничной койке, я вдруг увидел картину шестидесятилетней давности. Картину почти совершенно черно-белую: белый снег вокруг, серое небо на фоне черных ветвей над головой. Белые стволы берез и белые маскхалаты однополчан, раскрашенные в белое повозки немцев и их серые шинели. И только одно огненно-красное пятно делает для меня картину цветной: кровь, хлещущая у меня изо рта, пропитывая пригоршни снега, которыми я безуспешно пытаюсь остановить ее. Постепенно сознание мутнеет...
Так я погиб среди белых подмосковных снегов. Да и по всем правилам не мог не погибнуть! Потому что немецкая пуля попала мне прямо в рот, выбила зубы, расколов надвое нижнюю челюсть, и, чиркнув по сонной артерии, продолжила свой полет. Случилось это 18 января 1942 года в районе станции Износки железной дороги Калуга — Вязьма.
Но нет, я не погиб. Ошибись немец на каких-нибудь миллиметр-полтора — и некому было бы писать эти воспоминания.
Вот почему 28 февраля 2001 года, когда случился инфаркт, мне выпало второй раз вернуться с того света. Первый раз был тогда, в заснеженном лесу, в январе сорок второго.
Вот почему я всегда делил свою жизнь на две жизни, в конечном счете ставшие очень неравными: до и после ранения. А теперь возникла еще одна, третья. Будет ли она долгой или короткой, мне неведомо. Хотелось бы успеть еще кое-что сделать, в том числе и завершить эту рукопись.
Итак…
.................................................................................................................
2
…В десятом классе, естественно, все силы были направлены на успешное окончание школы. В разговорах с друзьями все чаще звучали названия вузов, профессий, словом, речь шла о выборе жизненного пути. Как ни странно, я тогда об этом не очень задумывался. Может быть, потому, что по опыту старшего брата Макса хорошо знал: после школы мне придется идти в армию — а там будет видно! Макс в то время мотался по больницам и санаториям, чтобы излечиться от туберкулеза, который он подхватил в
