КИНООБОЗРЕНИЕ ИГОРЯ МАНЦОВА
Космос. Пришельцы
Удушливый тарковский “Солярис”: астронавт Крис Кельвин бежит с орбиты, чтобы приземлиться в уютную затхлость, в свое дождливое земное поместье, в тоску. Судя по всему, и затхлость, и тоска бывшему астронавту по душе. Кто придумал, что это хорошее кино, что это искусство?! Стоячее болото, вода. Претенциозные позы, помещицкий уклад, обломовщина. При чем тут Станислав Лем? Рыхлый, одутловатый астронавт не выдерживает напряженной космической неизвестности с технологиями, бежит туда, где попроще, — в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов.
Мне, впрочем, могут возразить: дескать, у Тарковского Кельвин никуда не возвращается. Дескать, Земля, ландшафт, поместье, финальная, стилизованная в духе Рембрандта встреча Кельвина с отцом — все это не физическая реальность, а набор образов, позаимствованных Океаном из подкорки астронавта и теперь на потребу этому астронавту материализованных. Тем лучше, отвечу я, тем показательнее! Значит, вот они какие — самые дорогие, самые неотчуждаемые образы астронавтовой души! Океан считал и материализовал его заветное, его святое, и мы вправе делать отсюда решительные социокультурные выводы.
“Солярис”, равно как и “Зеркало”, — злокачественные подсказки, сформировавшие коллективное воображаемое советской элиты. От этих вредно-нелепых картин — всего полшага до социального развала 90-х, когда восторжествовала архаическая идея атомарности, когда все расползлись по поместьям, по углам: у кого-то это были убогие шесть соток и скудные хрущевки, у кого-то многоэтажные виллы, все равно. Даже квартиры превратились из ячеек худо-бедно существовавшего, зачаточного гражданско-городского общества — в автономные хутора, на которых теперь живут угрюмые, растерянные, завистливые бирюки с бирючихами. Кажется, была такая советская книжка — “Хуторок в степи”. Вот что такое современная Россия: хутора из стекла и бетона, не иначе.
“Заживем как люди!” В России “как люди” — значит, по-помещичьи. Других влиятельных культурных образцов отечественное массовое сознание не знает. Манифестация провинциальности, поэтизация стремительно оформлявшегося застоя. Застоя, который не кончился по сей день, которому не видно конца. Тарковский — идеолог этого застоя, его трибун, его агитатор, один из горланов-главарей. Советская интеллигенция замирала, опознавая в тарковских фильмах терпкую духовность. Интеллигенции дюже хотелось расселиться по дачам, по усадьбам. Мечталось о Творчестве под сенью вековых лип и дубов. В сущности — и это пора признать и осмыслить, — у нее не было никаких альтернативных проектов, никаких оригинальных идей! Хуже того — никакой цели Творчества. Никакого адекватного представления о надвигающемся реальном будущем. Крис Кельвин, было завоевавший Космос, приобщившийся к технологиям, преодолевший земное притяжение, достигший кондиции небожителя, полубога, — внезапно возвращается в свой занюханный урюпинск, чтобы уютно там побарствовать. Не желает неожиданных сюрпризов подсознания, которыми одаривала его космическая орбита. Боится самого себя. Теперь станет выращивать помидоры. Естественно, с помощью традиционных расейских холопов, которые, чтобы не оскорбить утонченного интеллигентского вкуса, в фильме не показаны. Будет качаться в гамаке с томиком Пушкина или Пастернака и, старея, мочиться под себя. Бывший астронавт Крис Кельвин — трус, если не подлец. Подлец, если не злоумышленник. Сделает то, чего не удалось даже фашистам: пресечет витальность, легализует мертвое.
Пересматривайте донельзя откровенный “Солярис”, сличайте с текущей печальной действительностью. Осознаете ли вы, насколько реализовалась эта канонизированная элитами образная система, в параметрах которой космос, то бишь выход в новое измерение, отвратителен, а движение — ничто?! Барствовать, властвовать если не над ровесниками, то над собственными детьми; умиляться, упиваться Бахом, стилизовать свою пластику под Рембрандта — вот чего хотели, вот что приближали. Теперь-то хорошо видно, насколько совпадали кокетливо имитировавшие вражду советские либералы с советскими же почвенниками! Все они одинаково страстно хотели урюпинска. Вот теперь получите, распишитесь, обживайте. Ваша страна — не моя. Уважаю целенаправленность старших, не уважаю непоследовательность. Чего им теперь не нравится?! Никаких алогизмов и случайностей: что спроектировали, то и на выходе. Я, например, живу ровно в той же ситуации (даже бытовой!), что и 35 лет назад, что и 15. Ровно в той же!! То есть где-то поскитался, помотался, но, потеряв здоровье с надеждами, вернулся на ненавистный хутор. Господи, но ведь это не мой выбор. Я-то хочу куда-нибудь на орбиту. Ненавижу саму идею затхлого русского поместья. Это все Крис Кельвин! Это все Андрей Тарковский! Это грамотные, делающие жизнь не по ситуации, а по старым-престарым русским книжкам. Образцово- показательная консервация.
Договорились: образная система предшествует социальной реальности. Предположим: сегодня основной вклад в дело формирования образных систем вносит кинематограф.
