Новый Мир ( № 12 2005)

редким исключением, так и не стали.

Каковы же оказались основные итоги эпохи Николая? Три десятилетия неутомимый монарх крутил и совершенствовал чиновничьи механизмы, и бюрократическая реформация продвинулась далеко. Но в областях, требующих соучастия общества, движение было едва ли не попятным.

Окончательный же итог реформам без общества дают цифры. Производство чугуна — мера промышленного развития — сократилось с 5 кг на душу населения в 1806 году до 3,3 кг в конце царствования Николая I. Качественное улучшение высшего образования не давало количественного эффекта: число студентов, приходившееся на каждые 10 000 жителей, после 1830 года остановилось на уровне около 0,7 и лишь после 1875 года стало понемногу расти. Среднегодовой сбор зерна на душу населения — основной сельскохозяйственный показатель — уменьшался в течение всего XIX века.

Так движение вперед после долгого пути может оказаться движением вспять. В это царствование было достигнуто все, чего может достичь европеизированная, цивилизующая, но “византийская” по глубинным своим понятиям власть. Византийская модель и тысячью годами ранее была рассчитана не на развитие — а, даже в идеальном своем варианте, на стационарное бытие.

При Николае Россия неуклонно становилась европейской страной — и неуклонно же отставала в развитии от других стран континента.

Кажется, мы несколько запутались, и ответ на тоскливо-извечное “кто виноват?” отодвигается от нас все дальше. Заметим, однако: николаевское правительство, при любых его трагических ошибках, почти всегда хотело реформаторского развития страны, несмотря на спровоцированную европейскими революциями суровость последних его лет. Пожелания же общества лишь “сладостной ненавистью” были связаны с окружающей его отечественной явью. Быть может, правительство многими действиями своими и вело историческую Россию к гибели. Но общество ни к чему иному и не хотело ее привести, в надежде на блаженную страну за далью гибельной непогоды.

Попытка примирения — как выхода из взаимного отчуждения — выпала на долю следующего царствования. Последнего царствования имперской России.

 

“В России законы издает самодержавие!” (Освобождение крестьян)

“Сдаю тебе команду, но не в таком порядке, как хотел бы. Оставляю много трудов и забот”, — сказал наследнику умирающий Николай. Александру предстояло “приводить команду в порядок”, прежде всего — выполнить обещание, данное лежавшему на смертном одре Николаю: освободить крестьян.

Сама мысль о Николае как реформаторе вызывает у многих из нас, несмотря на факты, психологический протест. С Александром же дело обстоит по-другому. Судебная реформа, акцизная, масштабное самоуправление, военная реформа, освобождение печати, автономия университетов… Всего не перечислишь, и эпоха великих реформ именно такое место в нашем сознании занимает. И даже нашу нежную приязнь к террористам мы на убийц Александра готовы не распространять. “Ах, зачем вы убили Александра Второго?” — эти и подобные горестные стихи появлялись в продвинутых газетах и журналах еще на заре перестройки. Дескать, успел бы нам царь дать конституцию, не было бы последующих потрясений.

Приятно хоть раз согласиться с мнением большинства; однако тема нашей статьи требует все-таки ответа еще на один вопрос. Царь-Освободитель, его убийцы, — а был ли еще кто-нибудь, как говорится, “в этой стране”? Что делало в великую эпоху освобождаемое общество?

Вопрос об обществе в эту эпоху тем интереснее, что правительство само обратилось к нему. Царю предстояло сделать почти невозможное — наделить крестьян землей и правами, не нарушая при этом дворянских прав. Сделать это нереволюционным путем можно было лишь с согласия общества. Последнее, заметим, к тому времени не было уже чисто дворянским: развивались купеческое и промышленное сословия, они оказывали все большее влияние на прессу, существовали влиятельные межсословные объединения. Но прежде всего было важно, разумеется, мнение дворянства.

Освобождение начиналось в жанре детектива. Немногочисленные помощники царя, посвященные в его секретные планы, кружились на балах, стараясь в частных разговорах подвигнуть дворян обратиться с ходатайством к Александру. Поддакивали многие. Брать на себя инициативу не хотел никто. Чистой случайностью оказалось прошение литовского дворянства, ходатайствовавшего об освобождении крестьян без земли (это называлось “дать волчью волю”). Царь же считал: только с усадебной оседлостью и с отводом наделов на основании права пользования. Но все же схема освобождения “по почину дворянства” теперь могла заработать. И немедленно, 20 ноября 1857 года, Александр подписывает рескрипт на имя виленского губернатора о созыве дворянского комитета для составления положения “об улучшении быта крестьян” на указанных в особом циркуляре министра внутренних дел основаниях. Циркуляр был отпечатан в типографии в следующий (праздничный!) день и сдан на железную дорогу для немедленной отправки, хотя бы товарным поездом.

Так начиналась работа. Кто ее вел? В Комитете причудливым образом сошлись люди, имевшие прямое отношение к Сенатской. Главным двигателем реформы был неутомимый Яков Ростовцев — раскаявшийся декабрист, помилованный Николаем и готовивший освобождение крестьян на протяжении его долгого царствования. В прогрессивном обществе о Ростовцеве ходила нравоучительная легенда, будто он поклялся умирающему сыну искупить свое отречение от мятежников освобождением крестьян. (Не