Заветная идея “Воздушного цирка” состояла в том, чтобы последовательно и саркастично разоблачать современный западный социум как нечто виртуальное, как липкий, как приставучий комок медийных клише . Если выплюнуть несколько миллионов жевательных резинок, слепить вместе и празднично, старательно, небессмысленно раскрасить, то как раз и получится нечто, напоминающее представления современного человека о подлунном Мире. Идея носилась в западном воздухе, как сумасшедшая, предлагала себя всем, кому не лень. Не лень было, к примеру, Г.-М. Маклюэну, указавшему на убойный эффект распространения “электронной информации”, или, положим, Д. Беллу, объявившему о рождении постиндустриального общества, основным конфликтом которого является конфликт между знанием и некомпетентностью.
В каждом своем скетче, в каждой короткометражке, а потом и в полнометражках, несмотря на феерическое разнообразие художественных приемов, группа “Монти Пайтон” предъявляла одну и ту же коллизию: современный западный обыватель контактирует с бытием не напрямую, а опосредованно. Интервью, футбольный репортаж, научно-популярный фильм, сериал для домохозяек, новостная программа, ток-шоу, аналитическая трескотня — эти и миллион других телевизионных жанров отныне воздвигают между обывателем и реальностью стену, которую уже не объехать, не отодвинуть и которая даже не воспринимается в качестве стены, в качестве фальшпанели. Напротив, теперь этот волшебный экран управляет субъектом восприятия, превращая его в объект манипуляции, в киборга, в послушную деревяшку. В процессе контакта реальный Мир до неузнаваемости деформируется. Абсурд становится нормой. Участники группы “Монти Пайтон” остранняли ситуацию, выявляя пределы манипуляции. Быстро выяснилось, что никаких пределов нет. Бесчисленные и убогие телевизионные жанры создают впечатление разнообразия. А между тем Мир унифицируется, превращается в так называемую “глобальную деревню” (кажется, Маклюэн понимал собственный термин в положительном смысле, но тем хуже для Маклюэна).
Это сегодня любая домохозяйка готова поделиться с вами несколькими пикантными соображениями о “Матрице” и о сопутствующих виртуальных сюжетах — Голливуд давно поставил проблематику на поток. Но тогда, в конце 60-х, молодые лондонцы были первыми. Самые остроумные, да попросту самые умные люди на Земном Шаре! Жаль, что меня там не было. Би-би-си 60-х! В соседнем павильоне монтирует свои первые, 16-миллиметровые картины гениальный Майк Ли. А рок-н-ролл, который в ту пору был еще жив?!
О, Лондон, где я не буду никогда. Смотрел “Братьев Гримм” в огромном, в холодном зале столичного Киноцентра и обливался горючими слезами. Жизнь не удалась.
Зато фильм определенно удался. Хотя, конечно, он не идет ни в какое сравнение с прежними шедеврами Гиллиама. Кумир постарел. И, повторюсь, уже никогда не случиться его главному фильму, его “Дон-Кихоту”.
Увидеть “Дон-Кихота по Гиллиаму” и умереть.
(2) Как всегда у Гиллиама, “Братья Гримм” — история, пропущенная через призму медийных клише. Важно понимать, Гиллиам не практикует иронического отстранения а la Tarantino, ведь с медийными клише не шутят. И конечно, несмотря на тщательность визуального исполнения, несмотря на предельную выразительность картинки, фильм этот лишь отдаленно напоминает аутентичные американские комиксы. Комикс — это, если угодно, встреча с супергероями глаза в глаза . Там смыслообразующие категории — фабула и поступательное движение времени. Но Гиллиам, прилежный выученик школы имени “Монти Пайтона”, всегда имеет в виду телевизор, медиа, где линейное время проблематично и где практикуется вечное возвращение тем, передач, сюжетов, вопросов и ответов, ведущих, приглашенных звезд и т. п. Короче, навязчивая мозаичность.
У телевизора специфический хозяин — тот, кто, ускользая и от последних вопросов, и от последних ответов, всегда норовит элиминировать смысл, заболтать фабулу, подменить слишком человеческое — слишком механическим. Дурная бесконечность, везде и всегда, нигде и никогда — вот координаты того мира, в который отважно погружается Гиллиам. Порою кажется, что зрители подсажены прямо в стилизованный под “натуру” павильон. Сейчас засмеются. А вот сейчас начнутся вопросы с мест. “Если вы за участника в синем углу ринга, нажмите красную кнопку. Раз-два, голосуем… Вот мы и выяснили, что думает аудитория!” Невероятная логическая цепочка: аудитория как раз таки не думает, а оголтело нажимает кнопки. Две большие разницы.
Фабула как будто не имеет здесь сколько-нибудь серьезного значения. Ракурсы, жесты, ритмы — сами по себе, линейная фабула — сама по себе. И это не потому, что Гиллиам не смог бы рассказать историю “всерьез”, по-голливудски. Это потому, что он и самого себя честно осознает как человека медийной эпохи. Как в некотором смысле нанятого долдона . А у медиа нет приоритетов: изображение, ситуативный набор, темпоритм должны быть одинаково “высокого качества”. Кроме того, обязательно должны иметь место и гармонично сочетаться — туповатый общеупотребимый юморок с просветительской задачей. Короче, все должно быть гламурненьким, технологичным. И уж тем более технологичной должна быть “надстройка”: всякая духовность со всякой сердечностью.
Характерный пример. В финале, едва все благополучно разрешилось, едва братьев Гримм по очереди расцеловала обязательная жанровая красотка, автор решительно дискредитировал саму идею классического сказочного хеппи-энда. Идут титры: “Жили они долго и счастливо…” Во-первых, кто с кем, ведь до сих пор ничего существенного так и не случилось. Братья друг с другом? Кто-то из братьев — с красоткой? Или, может, оба брата с красоткой? Или спасенная от колдовства и ведовства деревушка? Или немецкий народ? Или французские
