правда видел Санечку вот этим летом, в августе, когда наш поезд на десять минут остановился на станции Вожега и мой сосед по купе купил у старенького дедушки банку черники. Рядом с дедушкой была большая корзина и девочка, которая держала в руках бумажные кулечки. Я все это видел из окна вагона.
Сам я обещал маме нигде и ни в коем случае не выходить из поезда. Провожая меня, мама напомнила: “Чтобы не повторилась история с тетей Томой”. Ну, я-то хорошо помнил эту историю, когда тетя Тома ехала из Сибири на Украину и отстала от поезда. И хорошо, что она отстала в нашем городе. Пришла пешком с вокзала в одних тапочках и халате.
Я повторял про себя горячее слово Вожега . И мне так ясно представилось, как мы едем с Санечкой в поезде, сидим на верхней полке, болтая ногами, а потом слезаем вниз, и нам приносят чай, и ложки позвякивают в стаканах. А после мы выходим на станции Вожега, и нас встречает Санечкин дедушка Иван Матвеевич, сажает нас в сани. Большая лошадь трогает, и мы летим куда-то в темноте, и видно, как внизу проплывают огни больших городов. И даже можно рассмотреть, как на горке копошится наш второй класс. Все наши ребята как горох катятся вниз на лыжах, санках, дощечках и фанерках.
На другой день мама сказала:
— Я уговорила врача выписать тебя пораньше. Все-таки Новый год на носу. Папа завтра из командировки вернется. Долечимся дома...
— Папа! — воскликнул я, но тут же насупился.
— Ты что — не рад? — удивилась мама.
— Рад...
Мама поцеловала меня в лоб:
— Ты чего-то горячий...
Я прижался к маме и вдруг заревел как маленький:
— Санечка... Одна останется... У нее дедушка далеко... Ее не отпустят... Понимаешь?..
— Какой Санечка? Кого не отпустят? Ничего не понимаю... Что с тобой, зайчик?..
Зайчиком мама называла меня, когда я был дошкольником. А теперь только зайцем. Оттого, что она вспомнила мое детское имя, я еще сильнее заплакал:
— Санечка — это она... Санечка... Она хорошая...
— Ну что ты, малыш... Я тоже сейчас заплачу... Вон погляди, — зашептала мама, — на тебя девочка смотрит.
Я мгновенно вытер слезы рукавом пижамы и оглянулся. На лестнице, держась за перила, стояла Санечка.
— Вот она — Санечка... — пробормотал я.
Через несколько минут мама сидела в кабинете главного врача. Главный врач, крепкий мужчина с обветренным лицом лыжника, недовольно слушал маму и листал толстую, как “Таинственный остров”, историю болезни. Потом он неожиданно захлопнул ее:
— Девочку мы готовы были выписать еще две недели назад. Но родственники ее не забирают. Мы и запрос в райздрав отправили. Пока ответа нет. Будем ждать. Ваш эмоциональный порыв мне понятен, но вы же чужой человек. Отдать вам ребенка мы не имеем права. Так что спасибо, но девочка будет находиться у нас до востребования.
— А давайте отправим телеграмму, — робко сказала мама. — Напишем Сашиному дедушке, что она у нас. Дадим адрес, телефон... Дедушка — человек пожилой, сам мог заболеть. Да и заносы такие, что из деревни, может, и не выбраться. А Сашенька пока у нас окрепнет, сил на дорогу наберется.
— Ну какая же вы упрямая!..
Главный врач еще немного покипятился, но вскоре в деревню Ельшата ушла телеграмма: вашу внучку выписали добрые руки тчк телефон... тчк адрес... главный врач конюхов .
Мама пообещала приехать за нами на другое утро. Это было удивительное утро — медовый свет падал в окна. Мы с Санечкой ходили по коридору от окна к окну и высматривали, не покажется ли мама.
