упасть, луч помедлил в пыльном воздухе: ну не на старые же, облупленные стены ему падать, не на исшарканный до дыр линолеум… И тут он опустился маленькой золотой короной на девочку, на ее волосы.
Я отложил книгу, взял апельсин и, соскочив с кровати, с опаской выглянул в коридор. Дежурная сестра, к счастью, куда-то испарилась.
— Это тебе. — Я решительно положил апельсин на подоконник. — Только он холодный, мама сейчас принесла.
— Спасибо. — Девочка взяла апельсин и, как птенца, стала греть его в ладонях. — Тебя как зовут?
— Алексей, — сказал я по-взрослому.
Она чему-то обрадовалась и еле приметно улыбнулась.
— А тебя?— спросил я.
— Санечка.
— Ты кого-то ждешь? — Я кивнул на окно.
— Нет, — вздохнула Санечка, — там просто красиво.
Я приник к глазку и увидел, как спешат люди, мелькают машины, а на другой стороне улицы в витрине магазина “Подарки” стоит Дед Мороз с мешком и над ним мигает гирлянда маленьких разноцветных лампочек, похожих на светлячков.
Потом я уступил место Санечке, и она стала смотреть.
— Кто-то шабаркается, — сказала Санечка, прижавшись лбом к стеклу. — Слышишь?
— Слышу. Это дворник.
Глазок быстро зарастал инеем, и я дышал на него, старался расчистить, прижимая к стеклу то указательный, то большой палец.
— К тебе, наверное, завтра придут? — спросил я Санечку.
— Нет, не придут...
Санечка заморгала и снова отвернулась к окну:
— Когда меня вылечат, за мной дедушка приедет. Мы далеко живем, туда надо поездом ехать. А после от станции — автобусом. И еще пешком...
Мне захотелось утешить Санечку, и я бодро сказал:
— А я люблю поездом, особенно на второй полке.
— И я люблю...
— А как твоя станция называется?
— Вожега...
— Да ну! Я каждое лето твою станцию проезжаю! Два раза проезжаю! Туда еду и обратно еду... На каникулы.
Мы стали вспоминать, какие еще станции есть по дороге. Я вспомнил станцию Никола-Палома, а Санечка вспомнила Шушкодом и Бурундучиху.
— А ну-ка по палатам! Шагом марш!.. — Дежурная сестра нависла над нами, как туча.
Санечка убежала в конец коридора, где была девчоночья палата. Я ушел нарочито медленно, хлопая великоватыми мне шлепанцами.
Мне было очень тепло в груди и хорошо, и я сразу понял, что это мне не приснилось — я и
