Даже в солнечном июле душно, пасмурно у нас —
и суровые надули тучи щеки напоказ.
Словно нам еще пробиться к небу — подвиг предстоит,
и всклокоченная птица низко над землей летит.
Ах, я тоже, глядя в землю, не могу ни есть, ни спать,
словно что-то не приемлю, не хочу в себя принять.
Отвергаю это брашно, прогоняю эти сны,
зябко, зыбко, шатко, страшно на ладони у страны.
Наступило время бычье, время скимна и хорька,
и в презрении обличье иволги и тростника.
Да вцепились в землю крепко на погосте у креста
плющ, паслен, лопух, сурепка — городская беднота.
Даже сказочного волка не дозваться в помощь нам,
богомол и богомолка жмутся по чужим углам.
Только скунсы да гадюки, да полынь у борозды,
да бесчувственные руки места, времени, беды...
Ах, когда б дала им имя, занесла б в помянник свой,
въяве б знала, как за ними смотрит Промысел живой.
И над ними, и за нами, и за тем, как, сплюнув жмых,
заклинаю именами бессловесных духов злых.
Березы и сосны
Сосны шумят торжественно, витийствуют, пророчествуют, обличают,
а березы шепчутся все о мелком, что да как, то да сё, судачат, скучают,
сосны их называют сорняком залетным с чуждого брега...
Каждая сосна чувствует себя Божьим твореньем, ловя небесные взоры,
а береза — частью здешней бесхозной Флоры,
заявляя: я — национальный символ, альфа, омега!
Сосны готовят мир к жертвам и воскрешенью — блистают кроной зеленой.
А березы — провожают на ярмарку,
торопят в баньку с веничком распаленным:
просто и не накладно.
Сосны горят на солнце, под луной светятся охрой,
