и папа ныне над тобой — германец.
4
...Мне вдруг напомнила — здесь, в ледяном краю,
ты Леокадью — польскую мою
прабабку — в немощи, в тряпье, желая страстно
сломать ход времени, она, швырнув очки,
сжимала крошечные злые кулачки,
лупя одним другой: “Холера ясна!”
Но прадеду была верна во всем —
крестясь по-нашему, молилась Матке Боске,
блюла родство и бледным жглась огнем...
...И ты ходи при ясном свете, днем,
Варшава шаткая! И помни о своем —
кто ты, откуда ты, характер твой каковский...
Пока мы чашу пред Голгофой пьем,
жуй хлеб беспечности, болтай о том о сем
и потчуй паньство kaczkoi po zydowski.
* *
*
В организме моем происходит нечто вроде теракта —
это левый глаз у меня захватывает катаракта.
Врач говорит — молодая она, незрелая, но с развитием динамичным, —
мы застанем ее врасплох, на приступ пойдем и возьмем с поличным.
А она завладела уже половиной мира — половину взгляда
забрала, половину куста жасминового, половину сада
соловьиного, половину
родины,
а когда полнолунье, лунность,
половину лица любимого и половину ада...
И целиком — кураж, смехотворство, юность.
Июль
