они у меня в кабинете на шкафчике книжном стоят.
Фарфоровый и оловянный, фаянсовый и нитяной,
и бронзовый, и деревянный, и глиняный, и шерстяной.
Есть каменный ангел, стеклянный, и есть — с простодушным лицом,
соломенный, с веткою странной, и бархатный есть с бубенцом.
А есть — выраженьем сиротства во взгляде улыбку темня,
своим поразительным сходством с тобою — тревожит меня.
Как будто вне ангельских правил — хранитель от бесов и зол —
тебя он покинул, оставил на голой судьбы произвол:
и ты без него опустилась в такую осклизлую грязь —
и с каждым бродягой любилась, и с лысым прохвостом сошлась.
Пока он на шкафчике книжном собратьям о вышнем вещал,
лукавый в нагруднике пышном тщеславьем тебя угощал,
чтоб ты под бравурное скерцо сама выбирала, сама —
хотения праздного сердца и прихоть дурного ума.
…И был у тебя украинец, татарин, грузин, армянин
и даже как будто бы немец, чеченец, русак, жидовин...
Что стало с тобою? О горе! ты чудный талант пропила,
как будто бы в щедрое море смертельную ртуть налила.
Нечленораздельною речью, и мутью желтушною глаз,
и злобою нечеловечьей себя изнурила и нас!
Но, видимо, вот в чем причина — божусь пред твоим беглецом:
стоит он печально и чинно с отверженным, кротким лицом.
И я догадалась, что значит смятение, близкое нам,
о ком он так тоненько плачет, о чем он — тайком, по ночам...
И здесь у меня — с богомольцем — все ангелы, как пред концом —
кто с флейтою, кто с колокольцем, кто с арфою, кто с бубенцом!
Варшава
Кичливый лях, иль верный росс?
А. С. Пушкин, “Клеветникам России”.
1