— Нет. В его!
— Да? А мы собирались на дачу его везти.
— Никаких противопоказаний. Постарайтесь только, чтобы это прошло без дополнительных потрясений.
— Но там вас не будет!
— Ну, будет другой врач… который скажет вам то же самое. Готовьтесь!
— И как я должен готовиться?
— В основном — морально… ну и материально, конечно.
— Лекарства?
— Лекарства тоже вреда не принесут. Но главное — представьте, что бы ему хотелось… под конец жизни. Вы знаете, что сейчас для него самое важное?
— О да!
— Надеюсь, он нас не слышит?
— Он вообще плохо слышит! А особенно — через стены!
— Сочувствую вам. И желаю присутствия духа. Терпения. И, как говорили в старину, милосердия.
— Спасибо.
Он нас не слышал — но зато мы его слышали! Уже довольно длительное время из его комнаты доносился какой-то периодический душераздирающий треск, природу которого я никак не мог понять.
— Что это он у вас там разбушевался?
— Хотите посмотреть?
— Нет. Мне пора. Это уже ваше.
— Спасибо.
Проводив доктора, я пошел к отцу.
— С-с-сволочь! — долетело оттуда. Это он так разговаривает с непослушными вещами. Д-а-а! Вот уж не ожидал! Вытащил с полки на стол тяжеленный кубометр клейких пахучих дерматиновых папок, спрессованных собственной тяжестью, и теперь с треском их разделял — дипломы, почетные грамоты, поздравления — слипшаяся его жизнь.
— Это не берем, что ль?
— Ну… тут, я думаю, будет сохраннее.
— В утиль, что ли, сдать? — усмехнулся он мрачно.
— Не лютуй, отец! Вот эту же совсем недавно тебе принесли — от губернатора.
— Эту всем принесли.
— Ну остальное-то — не всем!
— Нету сил выкинуть. А ты не хочешь мне помочь!
— Тут я тебе не помощник!
Хотел сказать: в твоих закидонах, — но не сказал.
