затейливым лабиринтом морщин, и серыми, пронзительными глазами — Федора выходил, вылечил, научил молиться: велел набрать камешков — белых и черных и по камешкам Иисусову молитву читать. Три тысячи молитв в день — ни больше ни меньше. И постепенно Федор стал чувствовать теплоту в сердце. И увидел однажды розовое небо и розовую землю — красота несказанная! Думал, что теперь так будет всегда. Но не тут-то было…

К старцу приходили разные люди. Один — бывший зэк, теперь бизнесмен, Михалыч — очень Федора невзлюбил. “Ты, — говорит, — к старцу не лезь. Он мне как отец”. Даже бабу привел — Федора искушать. В оставленный бабой кочан капусты Федор, мучимый плотским бесом, впился зубами, целовал и грыз его, по полу катаясь. А старца в ту ночь убили. И глаза выкололи. Кто — непонятно. Милиция понаехала, провели опознание, Федору повестку вручили, велели в город явиться.

И Федор отправился. Не в милицию, конечно. Просто скучно ему стало в лесу без старца, тоска напала, как раньше. Приехал он в город, зашел в церковь, куда “на отчитку” собрались все окрестные бесноватые, и там увидел молодую женщину Ирину с больным сыном Вадиком, который голоса слышал (от лица Вадика и ведется рассказ). Мальчик из церкви куда-то пропал, Ирина в панике: “Сына моего не видели? Лет двенадцати, в клетчатом пальто?” А Федор ребенка в лесу отыскал: стоит Вадик перед огромной березой и взглядом дерево валит. Ну, или береза сама валится, а он внизу стоит — смотрит. И взгляд такой тяжелый, как у девочки в фильме “Сталкер”. Федор еле успел мальчика из-под березы вытолкнуть. Спас. И адрес прочел, пришитый к подкладке клетчатого пальто; видно, Вадик часто терялся.

А потом на Федора напали собаки, он побежал от них, увяз в болоте и попал в лапы к Михалычу, который со своими подручными тоже тусовался в лесу. Его дружки висели в огромных сетках на дереве — протрезвлял он их так. (Что бы им всем в лесу делать? Не иначе как это со старцем связано...) Впрочем, над Федором Михалыч в этот раз смилостивился. Велел развязать, в милицию не сдал, обул, одел и потом взял к себе на работу, на стройку.

Оказавшись в городе, Федор по адресу отыскал Ирину. Пришел как раз в тот момент, когда Вадик в ванной закрылся и под водой лежал не дыша. Федор дверь вышиб, Вадика из воды вытащил, потом шкафчик кухонный починил, да так и остался у них жить. Вадик при нем гораздо осмысленнее себя стал вести. Жили они, кажется, хорошо. Во всяком случае, эпизод катания со снежной горы на автомобильной покрышке преисполнен безоблачного, абсолютного счастья. Но тут возле горы на реке встретился им Михалыч: он в прорубь нырял и других заставлял, развлекался. Федора тоже поймали, к проруби отнесли на руках. Он с обреченным видом в полынью погрузился, а выплыл из другой — метров за десять. И этим уже совершенно потряс воображение мальчика.

Вадик, понимая, что скоро умрет (опухоль в голове — не шутки), очень боялся смерти. Смерть-луна являлась ему по ночам в виде тетки с голубоватым широким лицом, черными страшными глазами и длинными черными космами. И при виде смерти он плакал так, что даже макушка от слез была мокрая. А Федор, вдруг понял Вадик, смерти совсем не боится. И стал он Федору подражать, житие Серафима Саровского читать, чуда ждать: у открытого окна стоял, до трусов раздевшись, ждал, что у него, как у святого, на теле волосы вырастут, защитят от мороза. Тут уже мама Ирина перепугалась и Федора выставила из дома: “Вадик — мой, я хочу, чтобы он был со мной. А ты — уходи”.

Федор пошел в пивную, где алкаши за бутылкой рассуждали о Боге: “Только зачем Он Сына-то своего замочил?” — а толстые подавальщицы тосковали о любви под гитарные переборы (сцена абсолютно муратовская). Федора там избили, явно по наущению Михалыча, здоровенные братья-близнецы (еще один привет от Муратовой). Сердобольные местные проститутки приволокли его снова к Ирине. Та пожалела, голову разбитую перевязала. И тут вдруг Михалыч собственной персоной ввалился: с дружками, с котом и бутылками: “Новоселье ты, Федор, зажилил!” Пили, танцевали… Федор в углу сидел, а Ирина танцевала с Михалычем. Потом водка-закуска кончилась, Ирина в магазин собралась, а Михалыч с ней вместе намылился. Стояли они, разговаривали в прихожей и так друг на друга глядели, что уже ясно было, чем дело кончится. Федор заревновал, выбежал следом, Ирину с Михалычем на улице не нашел и отправился к сопернику прямиком домой. Влез в окно и вдруг увидел длинный плащ с капюшоном, какой был в ту ночь на убийце, и четки старца, в книгу заложенные. Стоял Федор, смотрел на все это, икая от потрясения. Все ему ясно стало. Он и раньше догадывался, что старца убил либо Михалыч, либо кто из его подручных; Михалыч намекал даже, что убить-то хотели не старца, а Федора, но туман все спутал. А теперь — вот они, улики, да плюс еще ревность…

Ну и накатило на Федора. Он с утра нож в бытовке украл и приготовился Михалыча резать. Удобный момент выбрал, когда тот один у костра сидел, примерился раз-другой (камера скачками наезжает на спину Михалыча)… И вдруг откуда ни возьмись, как ангел, вырос перед Федором Вадик с ведром воды. “Лей, — говорит, — мне на голову. Не бойся”. Федор опешил, потом воду на Вадика вылил, мальчик упал без сознания, синеть стал… Вызвали “скорую”, мать в истерике прибежала, Федора оттеснили, мальчика отвезли в больницу, обследовали, и выяснилось, что опухоль-то прошла. Чудо.

В палату к Вадику Федора не пустили: “Только самые близкие”; а самые близкие теперь — это мать и Михалыч. Федор Вадику пакет с камешками передал, услышал, как сестры в курилке толкуют про исцеление, сел на пол и закатился непонятным каким-то истерическим смехом. Потом ушел. Кто говорит, что он опять в лесу поселился и бабы к нему за чудесами ездят. А кто-то видел, будто он на базаре валенками торгует. Короче, пропал Федор из виду. Скрылся. Остались от него только камешки, дневник, ну и Вадик — такой, как есть. Голосов он больше не слышит.

Финальные титры идут на фоне детского рисунка с дорогами, машинами, людьми и ангелами, а чистый дискант за кадром выводит романс на стихи Лермонтова “Белеет парус одинокий”: “Увы, он счастия не ищет и не от счастия бежит”…

Да уж, со “счастием” у Федора вышел облом. Все его счастье забрал себе хищный “медведь” — Михалыч. А Федор остался ни с чем, зато сделался чудотворцем.

Такая вот удивительная смесь романтизма с его излюбленным образом непонятого, всеми отвергнутого, одинокого странника, детских фантазий о чудесах, православной духовности и безудержного визионерства. При этом собственно православие задето лишь по касательной. Фильм на самом деле не о том, что человек Бога искал, нашел и по благодати, с Богом в душе, стал исцелять больных. Скорее о том, как герой, движимый страстной жаждой не Бога, а чуда, каких-то сверхчеловеческих возможностей, неземных переживаний, знамений, получил все это ровно тогда, когда ему уже ничего не нужно было, кроме простого земного счастья. В общем, история на тему: бойтесь своих желаний, они

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату