кошке приятно, но мне всегда хотелось спросить, по поручению какого именно этического политбюро берутся они удостоверять мое благонравие. Поддавшись соблазну, на этот раз я спросил — и был тотчас разжалован обратно в негодяи.
Механизм вынесения этих оценок несложен. Объявляя тебя “хорошим”, себя дамочка позиционирует как бесспорную носительницу добра и справедливости. Она, конечно, вправе и отказать тебе в одобрении, но тогда ты мог бы усомниться в ее полномочиях, и игра закончилась бы вничью. А так ее стратегия беспроигрышна: натянув тебе четверку с минусом, в обмен она получает диплом с отличием. (В Америке только полный невежа может не принять одобрения собеседника — won’t take “yes” for an answer.)
Особенно красноречиво это “все-таки”. За ним рисуется бурное заседание некоего высшего совета, на котором она выдерживает тяжелый бой в твою защиту, вынуждена признавать твои многочисленные недостатки, но в конце концов преодолевает законное недоверие большинства и добивается оправдательного приговора — с минимальным перевесом.
С тех пор прошел десяток лет, но я хорошо помню ее шок от моего вопроса. Наверно, мне следовало смолчать. Она была не первой молодости, безнадежно усата, для компенсации курила трубку, носила устрашающие сапоги и писала исключительно на женские темы, не получая, однако, одобрения даже у той русской писательницы, творчеству которой посвятила целую книгу. А вообще-то была неплохим парнем.
Кашрут в бессмертие
Историй со сложными пируэтами вокруг кошерности сколько угодно, но интереснее ее побочные ответвления.
Виталик Г. внес вклад и в эту копилку. Как-то раз, катаясь на горных лыжах в Биг-Бэр-Лейк, мы сделали перерыв на посещение туалета. Операция это утомительная. Лыжи отстегиваются, снимаются, в тесной кабинке долго рассупониваешься, а потом засупониваешься обратно. Помыв руки, я наконец с облегчением направился к выходу, но был остановлен театральным окриком Виталика:
— НЕВЕРНО!!!
— Что неверно?
— Ну, покажи, как ты действовал.
Я вернулся и приступил к показу, сопровождая его, как при разборке винтовки на военном деле, словесным описанием:
— Намыливаем руки, пускаем воду, моем руки, берем салфетку, вытираем руки, бросаем салфетку в корзину, открываем дверь...
— Неверно!!!
— Что тут может быть неверно?
— Показываю. — Виталик отодвинул меня от умывальника. — Намыливаем, моем, вытираем салфеткой, ТОЙ ЖЕ САЛФЕТКОЙ ПОВОРАЧИВАЕМ РУЧКУ ДВЕРИ, открываем дверь и ТОЛЬКО ТОГДА выбрасываем салфетку. — Придерживая дверь ногой, он с баскетбольным шиком метнул салфетку в корзину. — Ты подумал, сколько народу хваталось за эту ручку?!
— Допустим, допустим. Но вот ты сейчас выйдешь на склон, закричишь: “Кто тут single13?”, сядешь на подъемник с первой попавшейся девицей и в тот же вечер припадешь ко всем ее отверстиям, не задумываясь, кто делал это до тебя. Нет ли тут, Виталик, противоречия?
— Противоречие? А есть. Есть. Есть противоречие. Жизнь полна противоречий!!
Допрошенный, откуда его супергигиенические замашки, он рассказал о бабушке, которая держала свое ручное полотенце не в ванной, а у себя в комнате. Помыв руки, она шла к себе через столовую, помавая поднятыми над головой влажными ладонями — демонстрируя их нетронутую чистоту. Однажды Виталик пробрался к ней в комнату и осмотрел полотенце. Оно выглядело грязноватым — но, конечно, это была “своя” грязь.
Установка на неприкасаемость может разыгрываться и на более возвышенном уровне. Впрочем, и тут не обходится без рук.
Один мой коллега славится высокой требовательностью в выборе не только знакомых, но и лиц, чьим именам он позволяет появиться рядом с его собственным в статье, сборнике, списке литературы. (Его многолетний друг подвергся опале за то, что не отмежевался от соавтора, на веб-сайте которого была обнаружена ссылка на совершенно уже некошерного персонажа.)
В свое время учившийся в Гарварде у самого Якобсона, он гордился тем, что брал у него и уроки неподавания рук разжалованным коллегам.
