Но сколько же при том было в Юрии доброты, даже кротости — при, повторяю, железной силе характера. “Когда, — пишет Юрий, — мне пришло извещение из Суда (жена не выдержала разлуки и решилась с ним развестись. — Ю. К. ), — я сразу же написал встречное заявление, что согласен, не возражаю, претензий не имею и пр. Написал и забыл. Иногда только мелькнет в сознании — лишь бы у нее все хорошо было. А то не сложится жизнь. Конечно, уже это ее дело. Но все равно, тягостно было бы осознавать это. Сейчас о ней мне никто ничего не пишет и не говорит. А я не спрашиваю. И ничего не знаю. И хорошо” (29 июня 1971 года).
За этими словами большая драма. Видимо, близкие для настоящего зэка — при всей его любви к ним — существуют постольку, поскольку не мешают ему сидеть, мобилизоваться для ежедневной лагерной жизни. Ибо печалиться и расслабляться нельзя никак.
...В тут же впервые публикуемой маленькой “документальной повести” солагерника Галанскова Витольда Абанькина “Сова”, написанной в 1979 году, рассказано о последних часах жизни Юрия Галанскова: “4 ноября 1972 года случилось у него прободение одной из язв, чего мы все время и боялись. Повезли его в воронке, а не в скорой помощи, в больничку. Дорога была ужасной <...> лесная, ухабистая, здоровый-то не каждый мог вынести такую качку”.
В “больничке” Галансков и погиб под ножом лагерного хирурга по фамилии Шурер.
Повесть Абанькина снабжена коротким поздним постскриптумом: “Во время перестройки я написал Патриарху Тихону письмо о Юрии Галанскове, о его гибели. Напомнил, что он крещеный, что верил в Бога, что многие церкви мира отслужили панихиды по его кончине <...> Ответа я не получил до сих пор”.
Ничего удивительного. Ведь патриарх Тихон скончался еще в 1925 году. И дело комментатора было исправить эту комическую ошибку.
Незадолго до гибели Галансков писал верной своей подруге и адресату Аиде Тапешкиной: “Наследие, как культура, моя забота, одна из главных моих забот в прямом практическом смысле. Не в смысле умиления, восторгов, разговоров, личного переживания, а в смысле социальной реализации, практического восстановления прерванности культуры, традиций и т. п. Современные славянофилы (условно говоря) пока всего лишь баловство. Во всем этом пока нет методичной, последовательной неотвратимости восстановления из небытия”.
“Восстановление из небытия” России. В 1972 году Юрию Галанскову это не казалось утопией. И уже поэтому в драматично-щемящих письмах его из мордовской зоны всегда присутствует бодрость.
Юрий Кублановский.
1 О подпольном Всероссийском социал-христианском союзе освобождения народа (ВСХСОНе) см., в частности, в рецензии Ю. Кублановского на автобиографическое повествование Леонида Бородина “Без выбора” (“Новый мир”, 2004, № 3). (Примеч. ред.)
КНИЖНАЯ ПОЛКА МИХАИЛА ЭДЕЛЬШТЕЙНА
+ 10
Николай Ашукин, Рем Щербаков. Брюсов. Научная редакция и предисловие Е. В. Ивановой. М., “Молодая гвардия”, 2006, 690 стр. (“Жизнь замечательных людей”).
Два года назад в ИМЛИ вышел сборник “Валерий Брюсов и русский модернизм”. Самому Брюсову в нем было уделено едва ли сто страниц — меньше трети общего объема. Остальное место отводилось под статьи о самых разных литераторах, от Иеронима Ясинского до Вениамина Каверина.
Тогда это показалось своего рода знаком времени — мол, Брюсов (как до некоторой степени и Блок) прочно отошел на периферию исследовательского внимания, уступив место в центре Андрею Белому, Михаилу Кузмину и даже отчасти Бальмонту или Гиппиус. На не самую толстую книгу — и то материалов не набирается. Вывод этот, однако, оказался поспешным и прямо неверным — и в отношении Блока, и особенно в отношении Брюсова. И опровержения последовали незамедлительно. Сначала вышла двухтомная биография Блока “Ангел и камень” работы Аврил Пайман, за четверть века после первого английского издания ставшая безусловной классикой. Потом появились очередной ереванский брюсовский сборник, переписка Брюсова с Рене Гилем и, наконец, биография Брюсова, над которой более 70 (!) лет последовательно (а часть времени и совместно) работали Николай Ашукин и Рем Щербаков.
Первый ее вариант — “Валерий Брюсов в автобиографических записях, письмах, воспоминаниях современников и отзывах критики” — вышел в 1929 году и до сих пор оставался лучшим опытом брюсовской биографии. Впрочем, и конкурентов особых за это время не появилось. Но и без того с самого начала стало ясно, что избранный Ашукиным “монтажный” метод отлично срабатывает именно на Брюсове — “неоднозначная” личность поэта позволяет в полной мере реализовать “стереоскопический” потенциал
