Дочка: “Папа, а ты еще долго будешь жить?”
Майкл, разговаривая по телефону, в трубку: “Одну минуту…”
Дочка, перепугавшись, плача: “Одну минуту??!!”
Майкл, успокаивая ее: “Я буду жить двести лет!”
Минута, двести лет — все эти категории относительны. Есть психологически насыщенное время, а есть автопилот. То есть и эта тема отрабатывается неоднократно, картина под самую завязку набита ссылками и автокомментариями.
Настоящее авторское кино нашего времени, да вот же оно: “Click”.
Перед смертью Майкл обнаруживает, что его собственный подросший сынуля, тоже архитектор (то есть еще одна проекция самого Майкла!), тоже слишком спешит, норовит погрузиться в работу, норовит закрыть глаза и заткнуть уши. И тогда Майкл сползает с больничной кровати, из последних сил устремляется за сыном, за дочкой, чтобы объяснить им то, что он понял ценой собственной жизни: закрывать глаза и затыкать уши нельзя. Самопожертвование, благородство! Признаюсь, я даже прослезился. Но кое-кто может и посмеяться, да ради бога. Свободный выбор, на то она и демократия.
“Как же я устал от этой жизни!”
“Хорошо бы моя жизнь летела побыстрее!”
“Ты уже взрослый, Майкл, и ты должен знать, что важнее…”
“Прокрутив пару месяцев вперед, что существенного я пропущу? Тридцать ссор и стрижку??”
“Никто вас не разыгрывал, Майкл. Вам нужен был универсальный пульт, чтобы управлять ходом вашей жизни…”
“Майкл, помните Леприкона, персонажа из рекламы хлопьев? Он пытается добыть горшочек с золотом, но потом обнаруживает, что в горшочке всего лишь хлопья для завтрака…”
Ангел смерти Морти, в сущности дьявол, спровоцировал Майкла на то, чтобы тот захотел оказаться
WWW-ОБОЗРЕНИЕ ВЛАДИМИРА ГУБАЙЛОВСКОГО
Характеризуя состояние современных российских массмедиа, и прежде всего телевидения, Борис Дубин пишет: “Зритель <…> смотрит телевизор, но смотрит извне и равнодушно. По расчету или помимо желания коммуникаторов СМИ в России, начинавшие в конце 1980-х годов с демонстрации ценностей разнообразия и выбора, все больше превращаются в систему централизованно-массового производства отчужденности и незаинтересованности. Можно сказать, что власть уже не рассчитывает на поддержку масс, она рассчитывает на их равнодушие. Роль „не полностью принадлежащих”, как бы отсутствующих, нечто вроде зрительского алиби („Мы сегодня вроде бы и не здесь”) — едва ли не преобладающая форма социальности в нынешней России”1.
Эта жесткая оценка российских телевидения и его зрителей верна только в том случае, если мы действительно считаем, что телевидение — это наше все. Если это действительно так, то ситуация становится с каждым годом все хуже — происходит вытеснение с медийного поля всех независимых телеканалов. Последним из которых стал REN TV.
И Дубин пишет об этом вполне убедительно.
Но как мне кажется, следует учесть и другую составляющую процесса информационного обмена, которая, возможно, не является в данный момент определяющей, но имеет почти неограниченные ресурсы роста, — это интернет-СМИ, во всех видах — от текстовой новостной ленты до реального интернет- телевидения; и главное — совершенно новый, практически отсутствующий в традиционных СМИ источник информации (контента) — те материалы, которые создают и публикуют сами пользователи.
В конце 80-х едва ли не самым интересным чтением в российских (тогда еще советских) газетах
