— И вы, значит... — снова взбадривает его Ремешков.
— Ну а мы... чего... Я говорю шурину — так, мол, и так, говорю, не хочет открывать торговую точку... видишь, какое дело... Ну, ему сцы в глаза — все божья роса: ладно, говорит, Леха, пошли тогда спать... утро вечера мудренее... А я говорю — спать? Нет, говорю, тут кость на кость наскочила! Вот вам, говорю! Скачи баба хоть задом, хоть передом, а дело, говорю, пойдет своим чередом!.. Шурин меня хватать! Ты, говорит, черт карамышевский! Я ему по ряшке... не учи плясать, я и сам скоморох! Иди, говорю, теля, ночуй, я мигом...
Кососеев замолкает.
— Ну и?..
— Да ты же знаешь! Пошел один... У баньки взял колун... ну, думаю, пытки не будет, а кнута не миновать... да и сшиб засов... видимость одна, что засов... Ну что я тебе скажу, Вась! Пьяный был...
— Понимаю... — тянет Ремешков. Чиркает спичкой, прикуривает и в сердцах крепко бьет коробком об стол.
Кососеев сокрушен.
— Ну и... позаимствовал пять бутылок... и пакет еще, чтоб не в руках...
Молчание.
— Дела... Дверь-то починил?
— Вчера еще! И деньги принес, и засов поправил... две скобы забил — трактором не оторвать... А она стоит — руки в боки, — ты, мол, колоти, колоти! все равно по тебе тюрьма плачет!.. Денег брать не хотела — мол, откуда я знаю, пять бутылок ты взял или пятьдесят пять! Теперь, говорит, ревизию надо!.. Да мне что! Я что взял — вернул, что поломал — сделал, а там хоть трава не расти...
Опускает голову почти до колен.
— Дурак ты, Леха, — говорит лейтенант. — Нашел, бм, приключений... В сельсовет-то ходил?
— Ходил, — вздыхает Кососеев. — Там-то нормально... Валерьян поругал... мол, в миру как в пиру... разбирайся, говорит, а мне, говорит, чтоб ты по отсидкам шастал, невыгодно...
Он торопливо потирает ладонью рот, будто наелся чего-то кислого, и жалобно спрашивает:
— Заберет она заявленье-то, Вась?
Ремешков с утробным свистом тянет папиросный дым и щурится.
— Это если б ты ей спьяну плетень повалил, — строго отвечает он, — тогда гадали бы — напишет, не напишет, заберет, не заберет... А тебе вон чего взбрело — магазин, бм, подломить!
Кососеев хватается за голову и мычит, раскачиваясь на лавке из стороны в сторону.
— Ладно, ладно... — бурчит Ремешков. — Погоди выть-то, не баба... Разберемся.
Выходим на улицу.
— Что, и туда тебя вести?
— Обязательно, — говорю я лейтенанту.
Он вздыхает и смотрит на солнце.
— Ну ладно, пошли... писатель.
До Райки-магазинщицы рукой подать.
— Люди-то живые есть? — весело кричит Ремешков, приотворяя дверь. — Али, бм, померзли все, как тараканы?
Нас встречает полная цветущая женщина.
