— Ой, — восклицает она, смеясь. — Василий Петрович! Защита наша и законность! Ну прямо на пороге меня поймали! А это кто ж с вами?
— Из района, — со значением отвечает Ремешков. — Да мы на минуточку. Зайти-то можно? А то ведь как: чуть что — защита и законность, а в избу пустить — так, бм, мент поганый!
— Ну что вы, Василий Петрович! Как можно! — Раиса всплескивает руками. — Заходите, заходите! Через полчасика должна машина заехать... все ж на мне, Василий Петрович! И снабжение, и отчетность! голова кругом идет!
— Да уж... Дело хлопотное, конечно... да еще вон эксцессы какие! — машет рукой и хохочет и, хохоча, продолжает отмахиваться — будто это смешное маячит перед самыми глазами.
Заходим. Ремешков раздевается и основательно садится за стол. Я — в уголок.
— Что ж смешного! — говорит Раиса, присаживаясь напротив лейтенанта и складывая руки на животе строгим жестом беспристрастного свидетеля. — Это сегодня он сломал да украл, а завтра что же? украдет да подожжет, чтоб концы в воду? да мне еще поленом по затылку?
— Ну, ну! Лешка-то Кососеев? Да он же смирен, как овца! Подожжет! Что вы, Раиса Пална! И сейчас-то уж я, бм, умом разошелся: что нашло? Ну, с кем не бывает...
Почувствовав по тону Ремешкова, что явился он не с мечом, а с оливковой ветвью, Раиса хмурится.
— Это как же? — надменно поджимает губы и косо посматривает на меня. — Вы Кососеева, что ли, выгораживать пришли? Это что же получается? Он магазин грабит, а законная власть ему потачки дает?
— Да какой грабеж! — морщится Ремешков. — Вы же знаете его, Раиса Пална! Бывает! Нашло на человека! Что ж теперь делать?! Неужели заварим из этого кашу? Он ведь и деньги уж отдал, и дверь, бм, починил, и...
— Деньги его мне не нужны, — повышает голос Раиса. — А то, что он дверь починил, — так мне-то что? Мне за что ему спасибо говорить? Сам сломал, сам и чини!
— И я про то! — встревает Ремешков, поднимая раскрытые ладони.
— Ну! Только зачем ломал? Это что ж, сейчас вы его покроете, а потом он каждый день повадится замки крушить? Так, что ли?
— Да вы что! Раиса Пална! Как же, бм, он повадится, когда...
— Нет! Нет и нет! По всей строгости! Я законы знаю! — Раиса жестко стучит кулачком по столу. — Знаю! Предумышленный грабеж — и все тут!
Ремешков молчит, разглядывая ее раскрасневшееся полное, в меру накрашенное свежее лицо.
— Эка! Предумышленный! Во-первых, не предумышленный... Предумышленный — это если б он приготовился как следует... ну, хоть бы, к примеру сказать, колун бы у баньки взял да с ним бы к магазину и пришел... А то ведь он небось стукнул чем попало — камнем каким или там железякой, — и вся недолга! Какой же это предумышленный грабеж! Это, бм, хулиганство!
— А вот суд и решит! — не уступает Раиса. — Вы только запишите все честь по чести — а там разберутся!
Прошла секунда.
— Значит, так!.. — говорит лейтенант Ремешков с широкой улыбкой, одновременно упираясь ладонями в стол словно для того, чтобы встать, а на самом деле только грозно подавшись плотным телом вперед. — Ты это дело брось! Не буду я на Лешку дело заводить! И не в твоих это интересах — со мной щетиниться!
— Это как это не будете! — Раиса тоже подается вперед, отчего ее тяжелый бюст мягко ложится на стол. — Это как это не будете!
В сенях хлопает дверь, тут же взвизгивает вторая, и на пороге является Степан, муж Раисы Палны.
— Бодаетесь, что ли? — хмуро спрашивает он, рассматривая присутствующих. Потом тихо говорит мне: — Здрасти.
— Здрасти, — говорю я.
