— Да нет, не бодаемся... — со вздохом отвечает Ремешков, совершая обратное движение — откинулся от стола. — Что нам бодаться... Мы с Раисой твоей всегда общий язык находили... Сейчас вот запинка только вышла... Раиса говорит — сажать Кососеева, а я говорю — не надо!
— А что ж с ним делать? — бурчит Степан, сдирая с ноги сапог. — По головке гладить?
— Ага! — будто бы обрадованно говорит Ремешков, поднимаясь на ноги и оправляя китель. — И ты говоришь — сажать?
Степан молча сопит, возясь со вторым.
— Ну, если двое уже... это уж, бм, голос общественности! Раз общественность говорит сажать — будем сажать! Правильно! И все вообще теперь будем делать, бм, по закону! А, Степан? Согласен?
Тот пожимает плечами не глядя.
— Тогда, во-первых, значит, ружьишко придется изъять, — замечает лейтенант между делом, сдергивая с вешалки шинель. — Где у тебя ружьишко-то, Степан Никитич?
Вопрос совершенно излишен, поскольку тускло сияющая “ижевка” висит на самом виду — над диваном.
— А про во-вторых мы потом поговорим... — добавляет Ремешков, просовывая руку в рукав. — А, Степан? Поговорим ведь?
— Это чего это — изъять! — тихо и без тени уверенности в голосе возражает Степан. — Да ты что!
— Попрошу на “вы” с представителем власти, — режет Ремешков и добавляет неожиданно мягко, немного даже извинительно улыбаясь: — Разрешеньице нужно было по форме выправить, гражданин Хвалин. Вы ж, бм, просрочили!
— Да что ж, что просрочил! Нельзя же мне без ружьишка-то! — восклицает гражданин Хвалин, переступая босыми ногами. — Со дня на день пороша! Ты что!
— Закон, бм, — равнодушно разводит руками Ремешков, делая шажок. Я уже стою у дверей.
— Ладно, ладно! — Степан загораживает собственным телом проход к кровати. — Не надо! Не будем ничего!
— Это как это не будем! — кричит Раиса.
— Не будем, я тебе сказал! Ишь завелась! Все, все, Василий Петрович, базару нет... передумала она!
— Это что ж это я передумала!
— Молчи, сказал! — Степан сверлит жену взглядом побелевших глаз. — После поговорим!
— Это что же мне молчать!..
— Ах ты!..
Степан неприцельно мечет в супругу сапог; предмет обуви перелетает комнату и ударяется об задребезжавшие дверцы серванта.
— Убью! — ревет гражданин Хвалин, шаря по полу в поисках второго. — Не посмотрю, что милиция!.. Тут пороша со дня на день, а она — вона чего!!
— Ну, ну, еще один! Ладно, ладно! — Смеясь, Ремешков поднимает руки вверх. — Дайте выйти-то, бм, молодые! Уж сами тут как-нибудь потешитесь!..
— Да-а-а!.. — говорю я, когда мы оказываемся на крыльце. — Виртуоз!
— А как же, — с достоинством отвечает лейтенант, щупая ноздрями октябрьский воздух. — Надо же урегулировать!..
Учет
