свой волосок, и нерв, и ноготь,
когда я погружен запашно
во всочиво Луны разлогой.
Я так же погружен с корнями
в полноточивый зрелый возраст,
как в чад и смрад изба курная,
как тварь земная в смерть и в воскресь.
1994.
* *
*
В том промежутке времени, в котором
я здесь мелькал,
всему был точный счет: лесным кокорам,
речным малькам.
Еще во мне запечатлелся список
всех тех людей,
что я встречал. Он как пергамент высох
и затвердел.
Я помню их значительные даты,
их мыслей строй,
причуды, ахиллесовые пяты,
их счет со мной.
Лицеприятно, цепко, неуемно,
во сне, в бреду
я помню все. Я не сужу, а помню.
И встречи жду.
Все утряслось. Сложилось совершенство.
Все улеглось.
Из предвкушений, как из многоженства,
из детских грез —
вдруг выструкалась жизнь, одна как липка,
вся на виду.
