чудотворных икон.
Но не дремлют отдельные
мертвецов позвонки,
заведенья питейные,
казино и шинки,
синим светом подсвеченный
тот, чье имя — Никто,
и проказою меченный
вождь в заморском пальто.
Он танцует “цыганочку”
со страной на горбу,
дразнит мертвую панночку
в одиноком гробу.
И, не видя противника,
у Софийских ворот
Гоголь в облике схимника
на молитву встает.
* *
*
Выгорает трава на развалинах города,
где сапог голодранца и галстук дельца
по желанью огня превращаются в золото
и пылают у ног золотого тельца.
На развалинах кран возвышается башенный,
рядом с ним на одной из больших площадей,
словно идол, стоит истукан изукрашенный,
в чье железное чрево бросают детей.
Для последнего олуха — челюсти Молоха
и оркестр погребальный в долине Гинном…
Ночь взрывается залпом трамвайного сполоха
и поит меня черным вином.
