Мой дорогой мальчик, мой сын, все твои проблемы, насколько я помню, всегда происходили оттого, что ты хотел и жаждал того, чего у тебя не было, и не хотел того, что было. И если ты поймешь, что только так — только умея довольствоваться тем, что у тебя есть, — можно наконец достичь мудрости и освобождения, то и счастье, уверяю тебя, — оно придет. Во всяком случае, ты начнешь чувствовать и понимать — что же это такое на самом деле… Только не подумай, пожалуйста, что если я говорю об этом таким уверенным тоном — я сам все это познал и сам этому обучился. Я, если можно так сказать, еще только учусь, еще сам постигаю это… Кроме всего прочего, попробуй разобраться — откуда приходят к тебе модели “счастья”. Кто навязывает тебе очертания и формы этой крайне зыбкой и абстрактной категории? Другое дело, если ты сам решил, что твое счастье в том или в этом. Но подумай, не оказался ли ты в дураках — не принял ли ты так называемое “общее мнение” за порывы собственной души? Для того чтобы проверить себя, представь, пожалуйста, такую картину. Представь, что ты на земле совершенно один. Тебе не нужно перед кем-то красоваться, не нужно беспрестанно оглядываться на то, что скажет о тебе сэр Такой-то или, допустим, как посмотрит на тебя леди Как-бишь-ее, — и что тогда, в таком случае, тебе останется? Чем ты смог бы довольствоваться без лишних хлопот? Теплая одежда, небольшой уютный дом и сытная, здоровая пища — вот, собственно, и все, что нужно человеку для того, чтобы поддерживать свое тело в порядке. Ну а там уже, ты знаешь, все будет зависеть от тебя — сможешь ты обнаружить внутри этого тела счастье или же нет.
Кстати, должен тебе сообщить, что неделю назад случилась одна неприятная оказия: у мистера Харта был апоплексический удар. Бедняга Харт, конечно, выкарабкался, но, должен признаться, он в весьма плачевном состоянии. Он совершенно не владеет левой рукой и ногой, говорит с трудом и очень невнятно… Кстати, он с большим участием расспрашивал о тебе и был тронут, когда я показал ему твое письмо.
Что же касается меня, то я чувствую себя не хуже и не лучше, чем прошлой осенью. Я не могу считать себя ни здоровым, ни больным. Я нездоров, и этим, по-моему, все сказано. Ноги совсем не слушаются меня: если я еще в состоянии четверть часа проползти по ровному месту, то ни подняться, ни спуститься по лестнице без помощи слуги я уже не могу… Вот такие у нас дела.
Прощай, мой мальчик. И да хранит тебя Бог.
Да, вот еще что. Помнишь, когда-то очень давно, лет, наверное, двенадцать назад, я рассказывал тебе о любви к одной девушке. О моей любви. Имени той особы я сейчас, хоть убей, не вспомню… Но не в том суть. Дело в том, что я сейчас очень хорошо ощущаю, что наша любовь — это как бы вечное притяжение, влечение друг к другу частиц энергии, которые в нас заключены. Ведь, насколько тебе известно, современная наука рассматривает человека как обыкновенную гальваническую батарею. Они полагают, что искры жизни рождаются в нас благодаря метаболизму. Хотя я лично склонен думать, что, не будь этой искры, метаболизм все равно имел бы место, но это уже было бы обыкновенное помешивание овсяной каши в горшке, и это никогда не перешло бы в то, что мы называем “психологией”, и тем более из этого никогда бы не выросла душа… Эти небольшие частицы электричества и жизни когда-то были слиты в одно целое; была абсолютная гармония; но с какого-то момента это друг от друга отделилось — как отделились некогда смешанные в один ком тела, предметы… Пойми, я сейчас не пересказываю то, что в виде гипотезы можно найти у платоников. При всем моем уважении к ним они все-таки топчутся в сфере коитуса. Я говорю о человечестве, о единении… Это же очевидно — как мы все изнываем, какие противоречия гложут нас, как мы все боимся потерять себя или то, что мы привыкли собой считать, и как мы все на самом деле ждем не дождемся, когда наконец удастся слиться в безбрежном океане света, в бесконечном счастье!.. Можно, конечно, гордо встать в стороне и любить и лелеять только себя… Но, извини меня, во-первых, в этом что-то от извращения… А во-вторых… во-вторых, это просто скучно и некрасиво.
Я все время стараюсь закрыть глаза и представить — что же я все-таки в тебе люблю? Скажу откровенно, мне хотелось бы, чтобы мои чувства не были связаны исключительно с твоими внешними чертами — чтобы я не любил лишь форму, чтобы достаточно было наполнения, содержания. Но я закрываю глаза и вижу твои руки с короткими ногтями, которые ты, наверное, до сих пор обкусываешь… Я вижу брови, которые уже начинают срастаться над переносицей… Значит, я все-таки попался в ловушку! Если что-то с тобой случится, что-то произойдет с твоим телом… — значит, я этого не переживу?! Так, что ли, получается?.. Я снова закрываю глаза, я пытаюсь отвлечься от твоего лица, которое мне хорошо знакомо, от твоей небольшой сутулости… И я начинаю видеть какой-то смутный, туманный силуэт. И я понимаю, что это и есть — зыбкие очертания моего чувства, моей любви… Я закрываю глаза еще крепче, еще сильнее сжимаю веки, и вдруг неопределенный силуэт, в котором все-таки еще была тень твоей внешности, твоих мышц, твоей кожи, — все это вдруг совершенно рассеивается, и я не вижу перед собой ничего — только белый ровный свет и какое-то тонкое, чуть болезненное чувство, которое… — сконцентрированное до небольшой, жгучей точки… — свербит где-то здесь, у меня в груди… И я наконец начинаю понимать, что ты всегда жил во мне и что, возможно, когда-нибудь, через много лет, я научусь видеть тебя во всех остальных людях, с которыми я встречался или еще встречусь... Я научусь видеть, что у других людей — точно такие же руки, они точно так же плачут, когда им больно, точно так же смеются… И может быть (я вполне это допускаю!), — может быть, когда-нибудь я смогу различить твое лицо и твою улыбку… в каком-нибудь своем самом заклятом враге, в самой последней сволочи! В маньяке, который захочет задушить тебя старым бабушкиным чулком!.. И я думаю, что, когда я дойду до этого, до этой степени понимания… — я не вынесу: я или сойду с ума, или тут же, от избытка чувств, умру.
Я спрашиваю себя: но что, если частицы света, которые в нас, — что, если эти отдельные искры по каким-либо причинам так и не сольются? Что, если так?.. Ну что ж, пусть. Пусть — если надо... Но мы тогда — знаешь что? — мы станем двумя отдельными звездами в каком-нибудь самом ярчайшем созвездии! Я буду смотреть на тебя через миллионы световых лет, буду звать тебя, протягивать руку… И я буду все так же посылать тебе письма. И пусть даже ты изменишься, пусть ты вырастешь другим, не таким, каким я тебя напредставлял, — все равно — я буду посылать письма моему собственному представлению о тебе... Я буду писать до тех пор, пока моя рука сможет держать перо.
Лексикографический невроз, или Словарь как способ поговорить
