"Вот наш патент на благородство — / Его вручает нам поэт: / Здесь — духа мощного господство, / Здесь — утонченной жизни цвет”.
Из этих строк Афанасия Фета о Федоре Тютчеве расхожим стало одно словосочетание — “патент на благородство”. Причем вспоминают его, как правило, в ситуациях если не негативных, то сомнительных. Мол, ты тщишься слыть благородным, а есть ли у тебя “патент”? И “патента” почти всегда не оказывается. Но почему-то под “патентом” в этом случае понимается нечто, данное изначально. Некое первородное достоинство.
Мы играем в слова, не думая об их смысле. Поэтому полезно заглянуть в словарь. И даже не в словарь Даля, уже растащенный на куски всеми, кому не лень, а в самый обычный “Толковый словарь русского языка” Ушакова.
“ПАТЕНТ, патента, м. (от латин. patens — открытый), на что. 1. Свидетельство на право занятия торговлей или промыслом (устар.). Торговый патент. Выбирать патент. 2. Документ, дающий изобретателю исключительное право распоряжаться своим изобретением, осуществлять его в промышленных целях. Патент на изобретение. 3. перен. Свидетельство о каком-н. праве, достоинстве и т. п. ... 4. Удостоверение права судовладельца на поднятие флага государства (право, полит.)”.
Если суммировать все эти значения, то окажется, что “патентом на благородство” является все-таки право на благородство.
Заслуженное право.
Алексей Варламов, написавший книгу о “третьем Толстом” в серии “ЖЗЛ”, очень точно схватил суть главной жизненной драмы Алексея Николаевича Толстого, автора изумительного “Детства Никиты”, волшебного “Золотого ключика”, почти гениального “Петра Первого”, сложносоставных “Хождений по мукам”, сомнительной “Аэлиты” и безобразного “Хлеба”. Суть этой жизненной драмы вовсе не в метании Толстого от “белых” к “красным”, не в служении писателя, дружившего с Буниным, Сталину. Метания и служба “красному деспоту” вчерашних эстетов и анархистов для первой половины ХХ века — дело привычное. Главная драма Алексея Толстого формулируется просто: граф или нет?
Почему это так? Потому что Алексей Толстой “без графства” — законченная судьба элементарного писательского и человеческого перерожденчества. Пусть и с сохранением таланта и даже дара. Но талант и дар — дело Божье. Бог дал, Бог взял. Или не взял.
Казалось бы, перерождение Алексея Толстого “с графством” — сюжет еще более удручающий. “Красный граф” пахнет совсем плохо. “Ваше сиятельство, пора на партсобрание”. Известный анекдот, впрочем не имеющий реальной почвы: Алексей Толстой никогда не вступал в партию.
На самом деле все не так. Алексей Толстой “с графством” — сюжет романа. Алексей Толстой “без графства” — сюжет для плоской публицистики. “Красный граф” пахнет плохо, но сильно. Просто перекрасившийся из белого в красный цвет писатель — не пахнет никак.
Вернее, к этому мы уже принюхались.
Но прежде, чем поговорить о книге и ее герое, скажем несколько слов об авторе.
Алексею Варламову угрожает слава то ли русского Анри Труайя, то ли русского Стефана Цвейга. Можно над этим иронизировать, как мы всегда это делаем, уничижаясь в своей “русскости”. Но можно говорить об этом и вполне всерьез. Тем более что Алексей Варламов выражает этим не единичный факт, но некую культурную тенденцию, о которой давно пишут. В серию “ЖЗЛ” влилась свежая кровь, причем именно писательская кровь. Одна за одной появились биографии писателей и общественных фигур, написанные Александром Архангельским, Майей Кучерской, Дмитрием Быковым… Они очень заметны на фоне и без того высоко поднявшей свою планку серии. Известно, что готовятся и новые “писательские” биографии. И безусловно, Алексей Варламов здесь лидирует. Михаил Пришвин, Александр Грин, Алексей Толстой; Григорий Распутин тож, пишется биография Михаила Булгакова.
Конечно, можно смутиться этим разбросом имен. Конечно, можно заподозрить автора в культурном ширпотребе. Однако на ширпотребе большие деньги зарабатывают, а на объемистых томах “ЖЗЛ” даже на жизнь не заработаешь. Это, знаете ли, очень затратное производство.
Скорее, можно подозревать автора в том, что своих героев он не пропускает через сердце. Не проживает их биографий ценой колоссальных душевных затрат. Просто пишет биографию за биографией, согласуя свои культурные интересы с издательскими планами.
Нам это непривычно. У нас так: или очертя голову и скрежеща зубами броситься, как головой в омут, писать пьесу “Батум” о юности Сталина, который тебя же в могилу сведет (Михаил Булгаков), или всю жизнь лелеять в себе гениальную биографию Пушкина, но так ее и не написать (Владислав Ходасевич).
Да, биографии Алексея Варламова — это не героический вариант. Но это нормальная культурная работа. Где-то чуть более азартная и душевно затратная, где-то чуть менее. Причем затратность душевная не всегда дает на выходе лучшую книгу. Больше всего Алексей Варламов душевно потратился, скорее всего, на Пришвина, ибо это писатель его художественной и жизненной орбиты. Книга вышла
