9Святополк-Мирский Д. П., князь (1890 — 1939) — литературовед, публицист, эмигрировал в Великобританию, главный редактор и соиздатель журнала “Евразия”, в 1932 г. вернулся в СССР, в 1937-м — репрессирован, погиб в лагере.
10 Трубецкой Н. С., князь (1890 — 1938) — лингвист, историк, философ, автор книги “Европа и Человечество” (1920), идеи которой о неорганичности для России европейской культуры легли в основу евразийского течения. В эмиграции жил в Вене.
11Общеславянский гимн “Гей, славяне” (1834, опубл. 1838). Автор — словацкий поэт-песенник Само Томашик (1813 — 1887). Гимн неоднократно переводился на русский язык.
12Савицкий П. Н. (1895 — 1968) — экономист, географ, автор трудов по аграрной географии России. Эмигрировал в 1920 г., жил в Болгарии, Чехословакии. Был одним из главных идеологов раннего евразийства. Ввел в обиход термин “месторазвитие”.
13Краснов П. Н. (1869 — 1947) — генерал, участник Белого движения, атаман Войска Донского; писатель, автор нескольких романов, в том числе “Цесаревна” (1709 — 1762)” — о Елизавете Петровне (Париж, 1933), “Екатерина Великая” (Париж, 1935), “За чертополохом. Фантастический роман” (Рига, 1928 — 1929). Герои преодолевают заросли чертополоха, за которыми скрыта процветающая на основе вольного хлебопашества и всеобщей казачьей военизации Россия.
14Федотов Г. П. (1886 — 1951) — философ, историк, публицист. Эмигрировал в 1925 г. До войны жил в Париже, затем — в Нью-Йорке. Полемизировал с евразийцами, выступая против русского мессианства в области государственной политики. В статье “Зачем мы здесь?” (“Современные записки”, 1935, № 58) писал, что назначение писателей в эмиграции — не политическая борьба, а культурное творчество, что они должны стать “голосом молчащих” в СССР.
1935 <без даты, приложено к предыдущему письму>
Дорогой Юрий Павлович!
Простите меня. Это письмо лежит уже очень давно, я не успел его отослать. Должен был спешно ехать в деревню к папе. Он был очень серьезно болен, и меня вызвали по телефону. А затем мне там пришлось остаться, — его здоровье все еще очень скверно, и я его заменяю отчасти там (он присяжный поверенный в провинции. Несколько лет тому назад это давало очень хороший заработок. Вся латвийская провинция судилась у него). Теперь мне придется в Риге бывать лишь наездом, каждые две недели, — что делать.
Шлю Вам карточку. Правда, это идея не моя, а фотографа — так снять. Скоро снимусь, как сам захочу, а не как он. Простите еще раз. Ваш И.
1935 <без даты>
Дорогой Юрий Павлович!
Опять мы заговорили об очень важном. Вы пишете “достоинство и совершенство не нуждаются в любви”. Отчасти — да. Но, по-моему, их все-таки надо любить. Как-то и нуждаются, и мы нуждаемся в любви к ним, и “рыцарь” тоже — в нашей любви к достоинству рыцаря. Настоящее счастье — все-таки, м<ожет> б<ыть>, и есть — достоинство и совершенство. Я совсем не люблю Индии (хотя не могу не признавать страшной ее значительности, — но не лежит сердце к ней). Я всегда люблю придирчиво, что ли. Например, люблю Россию не всегда, как поля, березки, “эти бедные селенья”, а как Российскую Империю (кстати, красивое, гордое слово РОССИЯ, Rossia — следовало бы говорить иностранцам, — “Руссланд”, “Раша”, “Рюсси” — глупо до чириканья) — РОССИЮ, парадное в ней, Александра Благословенного. Пора бы его называть более властительно. И теперешнюю Россию люблю за размеры ее жизни, хотя идея ее как-то уменьшена, опровинциалена. Даже и мировая революция, собственно, чуть-чуть провинциальна, если ее так узко понимать, как понимают они. Христианство, религия опровинциалила “конец мира”. Это должно было быть глубже, и смерть глубже, и жизнь. О конце мира сказано слабо, о мировой революции — еще слабей. Без Бога, не “мучаясь Богом”, не “мечтая” о второй, совершенной, смерти — через славу, нищету и страшное богатство такой смерти — без этого все есть провинциализм, вроде парижского левачества. Все снижено до Красновского “Чертополоха”1: как ужасно, что существует Краснов! И если русская революция до Бога не подымется (я маловер, но это чувство доступно атеисту), то и о ней можно будет сказать то же, что сказал Мережковский о жесте Франциска Ассизского, сбросившего с себя “все земное” и блюстителем порядка, “провинциальным”, в смысле “не небесности”, католическим, земным епископом укрытого и обезвреженного: “То, что, как вы чувствовали, не может чем-то не кончиться, кончилось как будто ничем”2. Все-таки Мережковский напоминает о самом важном. (Еще раз, прекрасная статья Адамовича о нем3. Вот как надо писать, вот у кого надо учиться. Если бы в нем не было тех неприятных черт.) Страшно видеть, как в революции что-то искажается, как-то не выходит самое главное, что она не удается: полуудача, полуреволюция. Может быть, и второе пришествие удастся лишь наполовину, и даже райское блаженство. “Успех был средний”.
Вы страшно правы — в этом мы заодно — “смерть вполне необходима: если ее не будет, — рыцарь недостоин и Бог несовершенен”. Это самое важное. Мне трудно выразиться о любви к достоинству и совершенству совсем ясно, получается что-то неверное, но верьте мне, что это не то “антропософское”. Это связано со “смертью вполне”. Можно любить “смерть вполне”, хотя она в этом не нуждается, — любить как геройский подвиг и как честь — так и совершенство и достоинство. Это и рыцарь сам, и превыше рыцаря. Думаю, такая мысль Вам близка, хотя мы ее по-разному выражаем.
