“Если верить Элиоту, у поэзии существует три голоса: голос поэта, говорящего с самим собой или ни с кем, голос поэта, обращенный к аудитории, и голос поэта, воплощенный в драматическом персонаже. В приблизительном упрощении подобное деление определяет лирику (как разговор поэта с самим собой), „эстрадную” поэзию (как обращенную к аудитории и нуждающуюся в резонансе) и, условно скажем, эпическую, как воплощенную через драматических персонажей. <…> Возвращаясь к Элиоту, попробуем определить, к какому из предложенных им видов он бы отнес стихи [Марии] Степановой, умей он читать по-русски <…>”.
Андрей Родионов. Стихи — это страшная сила. Беседовала Юлия Глезарова. — “НГ Ex libris”, 2007, № 23, 5 июля.
“Поэзия сейчас — скорее декоративный элемент здания, а не несущая балка, как это было, например, в 60-х годах”.
“Я родился и вырос в Мытищах. Так вот, класс, который на два года старше меня, весь на кладбище лежит. Кто в перестрелках погиб, кто от дешевой водки умер… От нищеты, от нереализованности. Ничего в России не меняется, жизнь человеческая по-прежнему ни копейки не стоит… А таких людей, которые могут этому всему противостоять, да еще и говорить красиво и авторитетно, сейчас таких совсем мало”.
“Поэт — это человек, который сразу выходит, и ты понимаешь, что это — поэт. Дело в том, что есть не только сила тьмы, сила природы, сила больших городов, сила государства. Есть еще и сила поэзии. Невероятная сила, и тут стесняться нечего”.
Русское национальное искусство существует. Беседу вел Дмитрий Володихин. — “Политический журнал”, 2007, № 21-22, 23 июля <http://www.politjournal.ru>.
Говорит Капитолина Кокшенёва: “Этим талантом обновления традиции и умением удерживать русский дух в литературе обладают Геннадий Головин, Олег Павлов и Вера Галактионова, Владимир Личутин и Николай Калягин, Леонид Бородин и Василий Дворцов, Лидия Сычева и Зоя Прокопьева, Петр Краснов и Борис Агеев, Александр Сегень и Михаил Тарковский, Виктор Николаев и Анна и Константин Смородины, Николай Зиновьев и Николай Рачков. Именно они утверждают своим творчеством русский тип прозы”.
Игорь Сахновский. “Выявление синего цвета”. Беседу вела Екатерина Нистратова. — “Взгляд”, 2007, 25 июля <http://www.vz.ru>.
“Я где-то прочел о том, как в Африке лет 20 назад обнаружили племя, почти первобытное, и случайно выяснилось, что у этих людей в языке отсутствует слово „синий”. Более того, оказалось, они вообще не видят синий цвет. <…> Причина в языке. Не названо — потому и не явлено. Литература, по-моему, тем и занимается, что называет и тем самым обнаруживает невидимые „цвета”. Работа писателя — это выявление того пресловутого „синего цвета”, произнесение и обнаружение новых смыслов, которые реально существуют, но становятся видны и близки, только когда они названы чистым и доступным художественным языком. Это, кстати, не отменяет такого качества литературы, как занимательность”.
Федор Сваровский. Несколько слов о “новом эпосе”. — “РЕЦ”, 2007, № 44 (“Новый эпос”) <http://polutona.ru/rez>.
“Я уже давно испытывал полную невозможность писать в царившей весь XX век модернистской парадигме, заданной в русской поэзии авторами Серебряного века и более поздними авторами, практикующими характерное для литературы начала — середины XX века прямое лирическое высказывание. С моей точки зрения, кризис литературы и искусства в целом (мнение о существовании которого, по-моему, довольно спорно), если он и есть, обусловлен прежде всего кризисом способов, методов художественного высказывания, а не кризисом самого высказывания, так как в последнем случае нужно признать, что происходит полная девальвация самой культуры и человеческого общения. Я не верю в кризис смыслов”.
Среди авторов этого выпуска электронного журнала “РЕЦ”, подготовленного выпускающими редакторами Арсением Ровинским и Федором Сваровским, —
Свободное плавание? Российское кино-2006. — “Искусство кино”, 2007, № 1.
Говорит Даниил Дондурей: “Колоссальный успех „Острова” — это, кроме всего прочего, и некоторая реакция на неспособность российских художников предоставить нашим зрителям, в том числе и молодым, крайне необходимые им модели объяснения происходящего. В этом смысле обезвоженное кино работает в унисон с телевизором, который ежедневно поставляет миллионам развлекательные обманки, сделанные из папье-маше. Кинематограф, у которого вроде бы другие задачи и возможности, даже не фиксирует то, что происходит на улице. Именно это сегодня является основной драмой, если угодно, основной угрозой нашей культуре: жизнь остается необъясненной. Самое важное из того, что происходит с людьми, не находит своего отражения”.
