правительство не намерено сдерживать агрессию “новых русских” в городе и, более того, готово ее возглавить. За десять лет мэрия и лично дорогой Юрий Михайлович приучили капитал к мысли, что все можно. Позиционируя себя консерватором в большой политике, Лужков сначала сам подписывал постановления о сносе памятников старины, затем передал эту честь профильному министру — председателю департамента охраны памятников, Москомнаследия. В обоих случаях полномочия превышались: ведь памятник любой категории может исчезнуть только по решению федерального правительства. Прокуратура подняла было голос, но быстро сникла. Каток покатил. Когда число снесенных памятников перевалило за пятьдесят, заговорили газеты. Когда за сто — к защитникам старины присоединилось телевидение. Последними включились в дело книжные издательства. И значит, новый вандализм стал “культурным” феноменом и составил эпоху в истории Москвы.
Первым вышел коллективный труд “Хроника уничтожения старой Москвы: 1990 — 2006”. Вышел, что характерно, без указания издательства: мэрия так и не узнала, куда насылать пожарных или иных проверяющих. Каталожная часть этой книги охватила 650 адресов, то есть включила, помимо памятников, основные утраты исторической застройки. Одним из составителей книги выступил Константин Михайлов.
Затем издательство “Художественная литература” открыло серию путеводителей “Москва, которой нет” — по названию сайта, объединяющего “боевое крыло” защитников старины. Авторами серии выступают Александр Можаев, Юлия Мезенцева и Алексей Митрофанов. Так родился жанр путеводителя по утратам, предполагающего именно прогулку заданным маршрутом и лицезрение пустот: чем не знамение времени?
Далее, Московское общество охраны архитектурного наследия (MAPS), созданное иностранными (!) журналистами, и международная организация “Save Europe’s Heritage” издали двуязычный иллюстрированный доклад “Московское наследие: точка невозврата” под редакцией Марины Хрусталевой. Среди докладчиков и составителей нельзя не назвать Клементину Сесил, Эдмунда Харриса и Кевина О’Флинна — поистине странствующих рыцарей Москвы.
Параллельно Константин Михайлов выпускал свой пятитомник, где второй том посвящен утратам в кольце бульваров, третий — в современных границах города, а четвертый и пятый — воинским мемориалам (в основном храмам).
Серия “Москва, которую мы потеряли” действительно параллельна всем перечисленным выше книгам, поскольку выходит на следующий круг обобщения. Сносы последних лет поставлены здесь в ряд со сносами всего минувшего столетия. Новейший вандализм найден продолжением девяностолетней ленинско-сталинской и хрущевско-брежневской традиции. Так, в оглавлении второго тома, в разделе “Ильинка”, соседствуют церковь Николы Большой Крест (снос 1933 года) и Теплые ряды (снос 2006 — 2007 годов). В разделе “Моховая улица” — несколько церквей и Ректорский дом Университета (снос 2000 года). В разделе “Охотный Ряд” — палаты Голицына (снос 1932 года) и гостиница “Москва”...
Правительство Лужкова, с нараставшим раздражением встречая новые книги (особенно, конечно, доклад “международных наблюдателей”), еще не оценило методологический принцип пятитомника — лидера книжных продаж. Между тем это убийственный для чиновничьей репутации принцип. Сталин сносит Сухареву башню, а наши современники — палаты XVII века, построенные в ансамбле с башней и в одном стиле с нею (проспект Мира, 3, во дворе). Глядя на фасад палат, мы видели отражение фасада Сухаревой башни, застывшее, как лицо Горгоны в щите Персея. Теперь не видим и отражения. Где же разница эпох? “Советские люди сумеют создать более величественные и достопамятные образцы архитектурного творчества, чем Сухарева башня”, — цитирует Михайлов слова Сталина. В современной ресинской редакции это звучит примерно так: “Не расстраивайтесь, мы построим ваши палаты заново, лучше, чем было”.
Не нужно думать, что история советских разрушений в книгах Михайлова просто перемешана с новейшей историей ради конъюнктуры, даже положительной. Нет, перед нами действительно вековые хроники, написанные прежде всего краеведом, а затем уже публицистом. Глава о той же Сухаревой башне занимает тридцать страниц и разбита на одиннадцать подглавок; советская власть является только в шестой. В первых пяти — история создания башни на фоне истории Петра, архитектурные особенности, иконография, литературные и фольклорные отражения. В следующих шести — документы, история сопротивления, прямая речь защитников и “обвинителей”, наконец, обзор новейших планов воссоздания шедевра. Глава о Чудовом монастыре состоит из сорока четырех подглав: начальное предание, знаменитые выходцы, бегство Отрепьева, мучение патриарха Гермогена, дары государей, хор и школа, убранство и росписи, архитектура и некрополь... Если бы каждый памятник Москвы, живой или погибший, удостоился таких подробностей в литературном изложении Михайлова, мы получили бы один из лучших обобщающих трудов по москвоведению, многотомную авторскую энциклопедию старой Москвы.
Интонация Михайлова подчеркнуто личная: “Я впервые осознанно пришел в Кремль, страшно подумать, более четверти века назад, 14-летним школьником. <...> Отчетливо помню, что с Кремлем в те поры можно было поздороваться за руку. Да-да, именно за руку, как с живым существом. В огромную створку деревянных ворот Троицкой башни была вделана старинная, медная или латунная, дверная ручка — в виде человеческой руки. И я, проходя мимо, всякий раз пожимал ее, здоровался с Кремлем. Потом, в 1990-е годы, эта ручка куда-то исчезла”.
Константин Михайлов принадлежит к числу ведущих москвоведов нового поколения. Публицистичность, готовность защищать предмет своей науки — один из вынужденных признаков поколенческой общности. Поколение охотно выступает в газетах, пишет и редактирует сайты и журналы. Литературность — другой, неведомо чем вынужденный общий признак. Андрей Балдин, Геннадий Вдовин, Николай Малинин, Алексей Митрофанов, Александр Можаев — писатели, работающие в диапазоне от физиологического очерка до метафизического эссе. Архивные и натурные изыскания старших исследователей они переливают в авторское слово.
Дальше начинаются различия. Как и в новеллистике или поэзии, здесь налицо по крайней мере две литературные партии — условно говоря, ироническая и пафосная. В первом случае сказывается журналистская школа 90-х годов, но не только. Обе школы воспитаны самой Москвой. Она сама учит иронии и сама — пафосу. Найти Москву смешной так же легко, как найти ее великой.
Константин Михайлов находит Москву великой, и ему не весело.
