Старший лейтенант (фамилия его была, скажем, Рахимов) поднял голову и увидел подходившего к грибку своего приятеля — тоже старшего лейтенанта по фамилии, скажем, Буриев.
— Что пригорюнился? — весело спросил Буриев. — Бодрись! Солдат должен быть бодрым! А вдруг завтра оппозиция нагрянет? Как такой унылый будешь воевать?
— Ага, воевать, — буркнул Рахимов, в силу сосредоточенности на своих обидах совершенно не желавший подхватывать оптимистическую и бодрую интонацию товарища. — Развоевался!.. Знаешь, сколько времени мы провоюем, если, допустим, завтра сюда нагрянет хотя бы... да хотя бы батальон оппозиции?
— Ну? — заинтересовался Буриев.
Рахимов сощурился на солнце и сказал:
— Двадцать минут ровно.
Буриев захохотал.
— Зря смеешься, — пожал плечами Рахимов. — Я считал. Вот смотри. Первое. В бригаде двадцать шесть бэтээров. Про два из них точно известно, что они уже никогда никуда не поедут. Так?
— Ну, — кивнул Буриев.
— Про остальные что скажешь?
Буриев было задумался.
— Ничего не скажешь! Потому что их боеготовность нельзя проверить — нету ни солярки, ни аккумуляторов!.. Но если честно... — Он мечтательно сощурился на солнце. — Если честно, то, думаю, из них тоже не многие двинутся... Так что придется воевать на одном энтузиазме... — Он строго посмотрел на Буриева и спросил: — Знаешь, что это такое?
— Да отстань, — отмахнулся Буриев. — Все я знаю...
— Нет, не знаешь! — возразил Рахимов. — На энтузиазме — это когда нужна пушка, а пушки нет. И приходится амбразуру грудью закрывать. Понял?
— Ладно, ладно, — отмахнулся Буриев. — Вот любишь ты объяснять, что и без тебя всем известно!.. Я вообще-то что хочу сказать... Пес-то этот... ну, у ворот-то который сидит! — уточнил он. — Так он так у ворот и сидит!
— Сидит? — вяло удивился Рахимов и бросил окурок в середину автомобильной покрышки, заменявшей в воинской части пепельницу.
— Сидит! Пятые сутки пошли!
— Ну и хрен с ним, — пожал плечами Рахимов. — Пусть сидит, коли охота...
— Должно быть, все-таки за кем-то из духов прибежал, — сказал Буриев.
— Скорей всего... Только духов-то еще позавчера в учебку отправили.
— То-то и оно. А этот — сидит. Просто как пришитый сидит!
Они помолчали.
— Так он, чего доброго, с голоду сдохнет, — предположил Буриев.
— Не знаю, — покачал головой Рахимов, а потом решил внести в этот вопрос необходимую определенность: — Лично я его кормить не собираюсь. На кой мне надо!..
— Никто не просит тебя его кормить, — урезонил товарища Буриев. — Просто жалко... пес-то какой! Богатырь, а не пес!.. Я б его домой взял, да куда в мою кибитку!.. — И он безнадежно махнул рукой, показывая тем самым, что кибитка у него маленькая, народу в ней — как в огурце семечек, и о том, чтоб завести собаку, как бы ни была эта собака хороша, даже и думать не приходится.
Снова помолчали.
— Слушай! — протянул вдруг Рахимов и неожиданно просветленно посмотрел на Буриева.
