— Ну?
— А помнишь, командир что-то про питомник толковал? Мол, какой-то собачий питомник на полигоне организуют?
— Ну, толковал, — пожал плечами Буриев. — Да он же больше смеялся — вот, мол, дожили, кроме как собаками, больше и воевать нечем...
— Он-то смеялся! Но ведь можно и всерьез!.. Ведь красавец?
— Красавец, — кивнул Буриев. — Такой здоровый — хоть в арбу запрягай.
— В арбу! Вот видишь! Да они за такого что хочешь отдадут!
— Им, наверное, овчарки нужны, — попытался Буриев охладить энтузиазм товарища.
— А волкодав — это кто, по-твоему? — горячился тот. — Это и есть овчарка! Среднеазиатская овчарка! Только ростом с барана! И силищи немереной! Да они за такую!..
— Хрен с маслом они тебе дадут за такую, — пессимистично заметил Буриев. — И за такую, и за другую. Нет, домой бы я его, конечно, взял, но...
— Да погоди ты! Домой! На хрен тебе его домой! Ты его не прокормишь! — Рахимов уже завелся, и все те качества, за которые его хвалило начальство, готовы были немедленно проявиться. — А вот мы еще посмотрим! Я еще их накручу, чтоб они благодарность на меня командиру направили! Ну, на нас то есть... Лепешка есть? И веревка!
— Лепешка мне самому нужна, мне ее жена на обед дала, — обиженно сказал Буриев. — Веревка еще!.. ремень вон автоматный возьми.
— Елки-палки, да верну я тебе лепешку! — пламенел Рахимов. — Где лепешка? Давай сюда! Пошли скорей!..
6
В двадцатые годы, когда революция воспламенила шестую часть планеты, эту страну — Таджикскую Советскую Социалистическую Республику, столицей которой стал Хуррамабад (вместо благородной Бухары, волею административных переделов оказавшейся на территории сопредельной советской республики), — складывали силой. Несколько разнородных земель говорили примерно на одном языке, более или менее исправно платили дань одному эмиру, но все же не забывали спесиво осознавать самоуправство своих собственных бекств. Все они оказались беспомощны перед непомерными усилиями власти и в конце концов были собраны и сбиты под единое начало. Примерно так железный обруч сжимает бочарную клепку или тугая веревка — охапку дров.
Однако стоит веревке лопнуть, как поленца разлетаются с той именно силой, с какой были стянуты ее концы.
За семьдесят с лишним лет казавшаяся вечной стальная скрепа проржавела, отрухлявела, прогнила и порвалась.
Страна развалилась на прежние составляющие, каждая из которых имела свои представления о будущем.
Некоторые земли хотели бы видеть это будущее похожим на совсем недавнее прошлое. А иные — на значительно более древнее. Одни стяги были красного цвета или в крайнем случае розового. Другие отливали зеленью. Трепетали и третьи, и четвертые, и пятые, знаменуя собой наличие различных сил и устремлений... Такие разные, эти силы и устремления походили друг на друга только тем остервенением, с которым хотели добиться своего...
Как известно, основой всякой гнусности является глупость. Глупости хватало, потому и гнусностей было не занимать.
Вкрадчивая повадка войны (похожей на торфяной пожар, когда огонь, совсем уж было залитый и потушенный, опять занимается то тут, то там) не позволяла составить о ней четкое представление. Никто точно не знал, что, где и как происходит. Слухи и беженцы текли из района в район. От них явственно веяло средневековьем. Говорили, что каратегинцы уходили...
— ...каратегинцы уходили?..
— ...куда уходили?..
— ...куда-то уходили...
