А все-таки надежда теплится
на бытование глагола:
звук, замкнутый в строфе, колеблется,
в гортани тает -оро-, -оло-,
пока язык, живущий в колоколе,
раскачивается ударно,
и все, что зелено ли, молодо ли,
гуляет парками попарно,
и сталкиваются созвучия
с решеньем краевой задачи,
внезапным резонансом мучая —
и чуть не плача.
* *
*
Я всегда легко уходил от живых.
Я махнул рукой: “Что за дело до них?
Я все заново переиграю”.
Но потом наставал непрошеный миг,
и они возвращались ко мне, умирая.
Мое поколенье
Мише Бутову.
Мы пришли непоправимо рано.
Или поздно. Но не ко двору.
Воробьевы горы. Панорама
на промозглом мартовском ветру.
Жизнь крошилась, била и рябила.
Снег лежал как грязные бинты.
Если это было, это было
тем, что помню я и помнишь ты.
Помнишь молодые эти лица?
Замыслов туберкулезный чад.
