Дом. Никакой кустарщины. Пора тебе отдохнуть от лодки, от белого одинокого паруса, от камня Сизифа, от песни “Дубинушка”. Следуй за мной, наш блудный сын.
“Где ж Поликсена? — подумал Сизов. — А впрочем, это уже не важно”.
Он подивился тому, как бела и как прозрачна рука Чугунова, а заодно подивился тому, как неуместно его наблюдение. “О чем я думаю в этот миг, скорее всего — последний осмысленный…” Но удивление было недолгим. Он посмотрел в глаза Чугунову. Они отливали клеенчатым блеском.
— Идем, Сизов, — повторил терапевт. — Идем. Я разглажу твои морщины и уберу твою седину.
9
Так же, как в летний праздничный вечер, когда итакийцы встречали Сизова, длинная цепочка гостей выстроилась — затылок в затылок, — чтоб выразить искреннее участие Пал Палычу и Поликсене. Она стояла рядом со свекром — черный трагический платок обручем стягивал ее волосы.
— Мужайтесь. — Прочувствованно вздохнув, гость братски потряс руку Пал Палычу. — И вы мужайтесь, великая женщина.
— Мужайтесь, — сказал и другой итакиец. — Мы — с вами. Итака вами гордится.
— Вы, Нестор, держитесь по мере сил. Нетрудно представить, что вы испытываете. Друг детства, товарищ беспечных дней… Сегодня и к вам пришло испытание.
— Пал Палыч, дорогой председатель. Теряя сына, находишь друга.
— И что еще важней — гражданина.
Гостей поддержал терапевт Чугунов:
— Я убежден безоговорочно, что переход совершится плавно.
— Уверен, Поликсена, вы выдержите. И вы, и красота ваша — также.
— Все преходяще, — сказала женщина.
— И вы, дорогая Зоя, мужайтесь.
— Я это делаю как могу, — сказала Зоя проникновенно. — Другого, впрочем, не остается.
— Вы — дочь отечества. Вами гордятся. Вы — героическое существо.
Зоя с достоинством вздохнула:
— Итака не спрашивала меня, хочу ли я стать ее героиней. А я — лишь женщина, и не больше. Но наступает мгновенье истины…
— Да, драматическая ситуация, — сказал Виталий. — Но я в вас верю. И в Поликсену я тоже верю. Вы справитесь. Никаких сомнений.
— Благодарю вас, — сказала Зоя. — Признаюсь, смотрю на вас не без зависти. Пожалуй, и с некоторым восхищением. Умеете остаться в сторонке.
— Умею, сестра моя по Совету, — охотно согласился Виталий. — Искусство обязано быть объективным. Моя зависимость от гитары подсказывает мне диспозицию. “Однажды, вопреки эпохе, ее багровым облакам, послать сигнал: „Дела неплохи” — и дать надежду простакам”.
— Великодушно, — поморщилась Зоя.
Виталий благодушно продолжил:
— “А в дни торжеств, когда так пышно людские празднуют стада, прошелестеть почти неслышно: „Не торопитесь, господа””.
После чего он спросил заботливо:
— Ты что-то говоришь, Поликсена?
