— Спустите лодку, натяните парус, — почти беззвучно шепнул Сизов.
Никто не услышал этого шелеста. Пение набирало силу, будто хотело собой заполнить все присмиревшее пространство, будто оно боялось оставить этот затерянный странный остров наедине с его тишиной. Кончалось двадцать второе столетие.
Хор благодарно и звучно пел:
— И жить мы будем в доме том на нашем острове родном.
Однако по необъяснимой причине любимая итакийская песнь звучала на этот раз необычно — в ее столь знакомой с детства мелодии с каждою новой пропетой нотой все явственней, все отчетливей слышался давно позабытый походный марш.
Август 2007.
Шерстяные рельсы
Просыпается
У женщины в ушах барабанит поезд,
капли падают, в воздухе стекленеют.
В новый день она еще не рождалась,
но уже тревожно сжимаются мышцы ночи.
Но уже внизу елозят мусоровозы,
гремит кандалами свободная Африка,
царь въезжает в Аддис-Абебу,
желтые листья мостят дорогу.
Губы празднуют, бабочки пламенеют.
Губы празднуют: можно кричать отдельно,
отлететь от тела, вернуться к другому телу,
выбрать васильковые вместо карих.
Гремит кандалами свободный Таджикистан,
царь въезжает в столицу неба.
В его свите находится дирижер,
он говорит: сегодня начнем со струнных.
В шахте лифта натягиваются струны,
воробьи вступают нотами врассыпную,