Не убоимся же десницы гнева
Господнего…
Это основной мотив третьей — кратчайшей — части стихотворения. По сути, это разрешение художнику — и себе — говорить, невзирая на греховность всякого дела и слова человечьего.
Четвертая часть стихотворения — весенний сход льда, “когда двойной разлив / все затопил”. Это еще одна “рифма” на тему потопа. Половодье в настоящем накладывается на образ потопа в прошлом. Здесь тот же “кружит голубь / над островком невестящихся верб / и дебаркадером, где серп и молот, / перекрестившись, сочетались в герб”. Потоп как вариант “Страшного суда” оказывается некой смысловой перспективой распутицы. Эта смысловая подкладка работает всякий раз, когда в стихах Олега Чухонцева появляются образы водной стихии.
Глубина и поверхность
Можно на время отойти от стихов о Рыбинском море, чтобы проследить “водную параболу”, соединяющую относительно раннее творчество Олега Чухонцева со стихами, написанными совсем недавно.
В книге стихов “Ветром и пеплом” (1989) сразу за стихотворением о Рыбинском водохранилище следуют такие строки, написанные в 1985 году:
На Каме-реке и на Белой реке —
леса под водой и леса вдалеке,
большая вода с островками;
затоплены русла, и на море вод
то вынырнет куст, то труба прорастет
на Белой реке и на Каме.
И реки не знают своих берегов!
Образ воды у Чухонцева в полной мере раскрывает свою связь с образом времени. Это время “не знает своих берегов”.
Еще в первых книгах эта тема ощущалась Олегом Чухонцевым как одна из ключевых. В 1964 году было написано стихотворение “В паводок”, где время разлива показано как самое подходящее для того, чтобы “подняться над своей же тщетой”. Не случайно и то, что в сильном месте книги “Слуховое окно” (1983), на предпоследней позиции, стоит следующее стихотворение 1973 года:
Река темнеет в белых берегах.
Пронесся ледоход неторопливо,
и тишина зыбучая в лугах
стоит недели за две до разлива.
Я что-то потерял. Но что и где?
.................................
И колесо колеблется в воде.
Во время “разлива” все вопросы остаются без ответов, все начала скрыты временем-водой, а человеку доступна лишь скрывающая глубину поверхность, на которой — как издевательство! — “колеблется” некое неопознанное “колесо”. Еще через двадцать лет в стихотворении о Рыбинском море Олег Чухонцев развивает этот мотив. Пятая часть — обращение к кораблям:
