Та-та-та-ти-та-та!
И патетическое сфорцандо:
Га! Мы! Зи! Но!!!
С Мариной Гамазой я познакомилась по объявлению. На стенде в вестибюле Дома культуры “Салют” белел тетрадный листок. Объявление состояло из четырех слов:
“Журнал „Голубые небеса” ищет гениев!”
И номер телефона.
Единственным человеком, кто по нему позвонил, была я.
В какой области я считала себя гением, это другой вопрос. Наверное, в журналистике. Я страстно желала опубликовать статью про своего друга, замечательного фотографа Леню Лещинского. Ей- богу, он того заслуживал.
Но только не в таком СМИ. Издание оказалось рукописным, тиражом пять экземпляров, а выпускала, вернее, каллиграфическим почерком писала, а иногда и вышивала — ну да, прямо вот так, нитками, по тряпичным страницам, — словом, вела его Марина Гамаза. Содержание в основном составляли стихи, которые она время от времени сочиняла, начитавшись Ксении Некрасовой или Марии Петровых.
Увидев, как я расстроена, что журнал ненастоящий, она придумала утешительный приз — прелестную фетровую шляпку с огромной розой. Меня это тронуло; я решила проявить себя благодарным призером и тоже чем-нибудь ее премировать. Например, промышленной бобиной фиолетовых ниток мулине для эксклюзивной полиграфии. Я была рада общению: из своих в околотке никого не осталось, школьные подруги повыходили замуж — признаться, я немного скучала. А тут такая личность — и где, в соседнем доме!
На работу я все время опаздываю. Не могу встать с постели, и все тут. Будильник я слышу, и первый, и второй, и четвертый, но это ничего не меняет. Гири пудовые на ногах, на руках, и вообще приподнимите мне веки. Бухгалтерша Владлена Узьминична, лукавая старушенция с потерянной буквой, даже прозвище придумала: “Королевское опоздание” — по аналогии с джентльменским, — которое коллектив сократил до Опоздания. А по идее, я должна приходить раньше всех.
— Мы тебя брали, чтобы в десять ноль-ноль у нас был живой телефон, — сказала Косая.
Мне нечего на это ответить. В каком-то учебнике по психологии я прочитала, что если человек не хочет просыпаться по утрам, то значит, он не хочет жить. Двигаясь в плотные миры, где жизнь труднее, то есть в сторону смерти, вы чувствуете себя плохо, говорилось в той книге; двигаясь в миры легкие, райские, вы чувствуете себя хорошо.
Надо, однако, менять маршрут. А то усну вот так и не проснусь.
Рабочее место Марина обустроила в эркере. С улицы можно было увидеть осиное тулово черного “Зингера” на подоконнике, а если вглядеться в полумрак квартиры, то и саму хозяйку за закройным столом у окна — Гамаза колдовала над выкройками, задумывалась с лекалом над миллиметровкой, отмеряла, чертила обмылком по ткани, отрезала, сверялась со схемой, снова чертила… Так бывало обычно. Но сегодня, направляясь в эркер на примерку вечернего платья — за небольшие деньги Марина взялась передрать его из каталога итальянского модельера Роберто Капуччи, — сегодня ее фигуры в окне я не увидела.
Зигзаг этого дня повернул иначе. Марина была огорчена: в химчистке обнаружилось, что ей испортили пальто. На лацкане воротника, на светло-сером драпе, зияла маленькая, но хорошо заметная дырочка.
— Пытались доказать, что так и было. Почему мне все время врут, ты не знаешь? Весь мир против меня, все словно сговорились. В супермаркете продали испорченную пиццу. “Только привезли, только привезли”… На работе сказали, что примут в штат, и не взяли. Даже мальчик на улице вчера обманул, когда спросила, где библиотека.
— Может, он сам не знал? — предположила я.
— Нарочно показал в другую сторону, понятно было… Как меня это расстраивает! Надо срочно посиморонить .
— Что сделать?
— Не знаешь про симорон? Такое волшебство, и смысл его в подменах. Чтобы мне перестали вешать лапшу на уши, я должна отождествить себя с этой самой лапшой. И обессмыслить образ настолько, чтобы он утратил свое
