+ 10
Михаил Айзенберг. Рассеянная масса. М., “Новое издательство”, 2008, 72 стр. (“Новая серия”).
Муза Айзенберга — неброская. К ней нужно привыкнуть, прислушаться, присмотреться, даже притерпеться. Мне понадобилось довольно долгое время, чтобы слух настроился на нужную звуковую и смысловую волну. Впервые я прочел стихи Айзенберга в крайне важном, думаю, не только для меня сборнике “Личное дело №” (1991), в котором он участвовал. Тогда, на фоне экспериментов Рубинштейна и Пригова, гандлевской горечи и звонкого юного отчаяния Дениса Новикова, стихи Айзенберга несколько потерялись и показались пресноватыми. Это и понятно — больно хотелось острого. Но в том же “Личном деле” были опубликованы статьи Айзенберга — и они по-настоящему заинтересовали. Так и получилось — стихи отошли на второй план, а вот статьи Айзенберга и в последующие годы читались с неизменным интересом.
— Кто такой Айзенберг?
— Это — критик и эссеист, тонко чувствующий современную поэзию и ее превосходно знающий. Да, кстати, он ведь и сам стихи пишет.
— Ах, оставьте, да кто их только не пишет.
Когда читаешь стихи Айзенберга, нужно некоторое дополнительное усилие, чтобы сфокусировать их восприятие, иначе внимание рассеивается. Стихи Айзенберга как раз и есть “рассеянная масса”. И чтобы ее почувствовать, нужно научиться в этом рассеянии различать игру преломленного света. Поэт в последней книге это явно подчеркивает. Первое стихотворение сборника — о ласточках, которые несутся, “сбиваясь в тучу”, о времени, которое “учит выстраивать укрепленья / в воздухе без опоры”. А последнее — о дожде: “И целый день, почти не шевелясь, / стоит его рассеянная масса”. Это стихи о чем-то возникающем, видимом, но не вполне осязаемом (почти не осязаемом).
Читать Айзенберга нужно не подряд, как бы воруя у самого себя. Заглянул в книжку, прочитал одно стихотворение, много два — и закрыл. Тогда возникает тот контраст свежести, который необходим. Окунулся, вынырнул с серебряной рыбкой в зубах — и бежать, пока не притупилось ощущение нечаянной прохлады. А серебряную рыбку можно долго носить с собой. И думать, и печалиться над собственной судьбой, которую стихи так чутко и чудно подсвечивают то “земляной тишиной”, то горькой усмешкой: “когда мы для своих детей / как двери, снятые с петель, / как выбитые рамы”.
Мария Степанова. Проза Ивана Сидорова. М., “Новое издательство”, 2008, 76 стр. (“Новая серия”).
Мария Степанова сегодня — поэт модный. Ничего плохого я этим сказать не хочу. Лидия Гинзбург заметила, что “мода воплощает энергию общественного опыта”1. История появления “Прозы Ивана Сидорова” моду “на Степанову” только подчеркивает. Первоначально текст поэмы (я рискну именно так обозначить жанр “Прозы”) появился на страничке Марии Степановой в “Живом журнале” под именем Ивана Сидорова <http://sivash.livejournal.com/15290.html>. Потом случилось и вовсе беспрецедентное — глянцевый журнал “Афиша” опубликовал этот большой поэтический текст на своих страницах.
“Проза” написана виртуозным раешником, который то становится вполне регулярным стихом, то обращается отрывком из милицейского протокола. Но вся эта большая — на целую книгу — поэма держит внимание читателя не только стихотворными изысками, по-настоящему изобретательными, не только смелым смешением и сказочной, и уголовной, и вполне нейтральной лексики и топики, но держит мощным сюжетным движением, которому в конечном счете в жертву (в топку) приносится все. Читатель захвачен — он глотает страницу за страницей: что будет дальше с героем, превратившимся (буквально) в петуха, и его возлюбленной — черной курицей, и с упырями, и с ментами? Куда заведет, занесет, забросит, кажется, ничем не сдерживаемый полет воображения?
И, пожалуй, самое удивительное, что “Проза” (а по своей задаче это действительно проза) написана стихами, но это не мешает чтению, а помогает. Стихи по сравнению с прозой обладают другим внутренним временем: оно несравнимо плотнее. Это — сжатое время упакованного пространства. И в этой тесноте “Происходит бесшумный оглушительный взрыв”.
Я читал книгу Степановой в метро. Доехал до конечной, вышел на открытую выхинскую платформу и, стоя на январском ветру, не двинулся с места, пока не перевернул последнюю страницу. Номинальная проза меня так не захватывала давно.
Стихи Степановой работают на разгон сюжета, а не на его торможение, как это часто случается в крупных поэтических вещах. Читателя только слегка встряхивает на рифмах, как на рельсовых стыках. Это умение заставить поэзию со всеми ее ритмами, рифмами и прочими аллитерациями работать на сюжет и есть, вероятно, самое крупное достижение “Прозы Ивана Сидорова” в исполнении Марии Степановой. Если такие вещи становятся модными, “энергия общественного опыта” хотя бы отчасти направлена в нужную сторону, и тех, кому русская поэзия небезразлична, это должно только радовать.
